Книга Записки офисной крысы - Игорь Ягупов

И такие развлечения в Саарисельке повсюду. За каждым углом у деревянных домиков ждут вас снегоходы и гостеприимные хозяева, готовые поделиться с вами и конечно же за ваши деньги частичкой того дивного природного великолепия, которым они владеют веками. Здесь можно покататься на оленьей или собачьей упряжке, поесть медвежатины и попытать счастья старателя в Танкавааре – деревушке золотодобытчиков километрах в тридцати от сопок Саарисельки. Конечно, пик зимнего сезона приходится на март. Именно тогда со всей силой предстоящей весны вступает в свои права над Лапландией Солнце. Но и сейчас, в декабре, в Саарисельке немало народа.

Центром притяжения в любое время года, символом всего этого карнавального разнообразия развлечений является отель с тропическим бассейном. Огромным разлапистым саамским чумом затаился он коварным искусителем в самом центре курорта. В просторном бассейне с водными горками и джакузи воздух прогрет до тридцати трех, а вода до тридцати одного градуса. Нырнуть в этот заповедник жары, намерзнувшись несколько часов кряду на лыжной прогулке, – блаженство неописуемое. Контраст между дикой застывшей природой, укрытой толстым одеялом снега, и оазисной роскошью бассейна, знойного, как полуденный пляж где-нибудь на средиземноморской Ривьере, настолько неправдоподобен, что заставляет усомниться в реальности происходящего.

Ваш разум не может согласиться с тем, что такое может быть в природе. И вы не верите своему счастью. И только счет, который выставят вам при отъезде из отеля, заставит вас понять, что вы это счастье оплатили. Отель дорог в любое время года. Правда, Тошку это не останавливает. Она любит комфорт. И всякий раз перед нашей поездкой в Финляндию я звоню в Саарисельку и бронирую именно его. Это наш первый привал.

5

Мы оставляем вещи в номере и выходим в холл. На моих часах уже пять минут десятого. Я откручиваю стрелки на час назад – пора переходить на местное время. Ресторан отеля подозрительно пуст.

– Мы хотели бы поужинать, – обращаюсь я к даме за стойкой администратора.

Дама понимающе улыбается. Местный сервис блещет радушием и гостеприимством. И финка явно отдает должное моему праву набить желудок после долгой и утомительной дороги. Ей импонирует и мой финский. Она счастлива.

Я вопросительно улыбаюсь в ответ. Тошка, видя, что наши гляделки с дамой за стойкой ни на йоту не приближают ее к долгожданной трапезе, направляется в сторону ресторана.

– Мы бы хотели поужинать, – повторяю я даме.

– О, да, да, – говорит дама и улыбается еще шире.

– Плюнь на нее, – бросает мне из-за спины Тошка. – Ресторан работает до восьми.

Она, очевидно, вычитала это на вывеске.

– Ресторан работает до восьми? – скорее вслух повторяю я Тошкины слова по-фински, чем задаю вопрос даме за стойкой.

– Да, да, – кивает дама, и ее улыбка достигает чудовищной проникновенности.

Не разделяя энтузиазм дамы, мы возвращаемся в номер за верхней одеждой и покидаем отель в поисках пищи. Мы похожи на медведей, разбуженных охотниками во время зимней спячки в теплой берлоге. Нам хочется спать, но внезапно осознанное чувство голода гонит нас вперед между заснеженными домиками финского курорта.

Вскоре мы набредаем на маленькую избушку, по самые подслеповатые окошки заваленную снегом. Из окошек льется тусклый свет, отчего сугробы вокруг кажутся желтыми, как будто они сделаны из сыра. На бревенчатой стене висит на железном кронштейне резной деревянный кофейник.

– Это кофейня или закусочная, – решает Тошка. – Что же это может быть еще?

– Ничего, – соглашаюсь я. – Если только они не паяют чайники.

– Брось, какие еще чайники, – злится Тошка.

– А может, они торгуют антикварной бронзовой посудой? – не унимаюсь я.

Тошка бросает взгляд на меня, потом ненавидящим взором испепеляет избушку.

– Тем хуже для них, – цедит она сквозь зубы и решительно толкает обитую оленьей шкурой дверь.

Это действительно маленький бар. Тошка победно окидывает взором уютную обстановку. И без того крошечное помещение разделено на две равные части деревянной резной стойкой. На стойке покоится кофе-машина, которая выглядит здесь абсолютно инородной. Ее хромированные бока и пластмассовые обводы никак не вяжутся с остальным резным великолепием не то деревенского дома, не то старательской хижины позапрошлого века. Хотя нет, сзади, за стойкой, есть еще один предмет, который столь же вызывающе дисгармонирует с деревянной обстановкой. Это микроволновая печь.

На оставшемся между стойкой и дверью пространстве в восемь или десять квадратных метров приютились два узких и высоких деревянных стола на резных ногах-основаниях и десяток высоких табуретов, какие обычно ставятся перед стойкой бара. Табуреты вытесаны из цельных стволов дерева. Их сиденья идеально отшлифованы: то ли золотыми руками столяра, прошедшегося по ним сначала мелкой шкуркой, а потом и полировальной тряпочкой, то ли – эта версия понравилась бы голодной Тошке – задами побывавших здесь клиентов.

Густой, почти осязаемый запах какао пропитывает воздух крохотного оплота чревоугодия. Какао и что-то еще – может быть, лакрица? – безраздельно завладели здешним эфиром. Кажется, что их запах впитали в себя деревянные рубленые стены и сноровисто сработанная топором и рубанком мебель. Только теперь мы с Тошкой понимаем по-настоящему, как мы хотим есть.

А между тем наши взгляды продолжают блуждать по помещению. Лампы, скрытые за перекладиной под потолком, слабо и интимно освещают интерьер. Им помогают несколько коротких и очень толстых свечей, почти лампад, расставленных на столах и стойке бара. Из-за многочисленности источников освещения тени приобретают самые диковинные и причудливые очертания. Так что абсолютно невозможно понять, кому или чему каждая из них принадлежит. Вот эта, например, похожа на тролля, сидящего на высоком табурете за резным столом и потягивающего из железной кружки густое горячее какао с молочной кремовой пенкой. И только пристальный взгляд и атеистическое воспитание могут убедить нас в том, что это сам табурет, вытесанный из смолистой сосновой коряги искусными руками столяра-фантазера, отбрасывает эту странную тень. Что нет в кофейне никакого тролля. По крайней мере, сейчас. И вообще, как кажется, никого в ней нет.

Антураж этого крошечного мирка завораживает настолько, что мы далеко не сразу замечаем притаившегося за стойкой хозяина. Он похож на паука, подстерегающего добычу. Затаив дыхание, чтобы, не дай бог, не вспугнуть нас, он ждет, когда же мы освоимся в его маленьком заведении. Чтобы, как только мы присядем, сложив крылышки, набросить на нас сеть. А потом запутать нас окончательно в толстой паутине. Заставить принять жизнь такой, какой она была им здесь сотворена и обустроена. Заставить испробовать все лакомства, которые он придумал и изготовил для уничтожения голода – этого друга всех ресторанов, кафе, баров и закусочных.

Голод гонит к ним страждущие толпы. Ради него суетятся в радостном безумстве повара на огромных кухнях – центре этого веселого и озорного мира чревоугодия. Он заставляет сновать туда-сюда, сбиваясь с ног, официантов – курьеров и благодетелей, слуг и хозяев в одном лице. Голод – великий бог ресторанного мира. И здесь, в крохотном баре с резными табуретами и отражающей свечное пламя кофе-машиной, он свил себе уютное гнездышко, обосновался в каждом уголке, залез вместе с запахом какао и лакрицы в каждый стык между потемневшими от времени бревнами стен.