Книга Венеция Казановы - Сергей Нечаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стефан Цвейг («Три певца своей жизни»):
«Он болтает как будто вполне непринужденно, но, бравируя, этот хвастун бросает направо и налево взоры хищной птицы, наблюдая за произведенным впечатлением. Да, все заняты им: он ощущает сосредоточенное на нем любопытство женщин, чувствует, что он вызывает изумление, уважение, и это делает его еще смелее».
Герман Кестен («Казанова»):
«Малипьеро, беззубый подагрический холостяк, который «отрекся от всего, кроме себя», любил молодежь за ее талант к счастью. Он заботился о молодых и учил их… У Малипьеро уже были две любимицы. Августа, пятнадцатилетняя дочь гондольера Гардела, писаная как на картине, позволяла хитроумному старцу на пути к счастью учить себя танцам. Прелестная и причудливая семнадцатилетняя Тереза, дочь директора театра и любовника Дзанетты Казановы, за его деньги была ученицей в театре. Ее мать, старая актриса, ежедневно утром вела ее к мессе, а после полудня к Малипьеро. Однажды при матери и Казанове Малипьеро просил Терезу о поцелуе. Тереза отказала, так как утром приняла причастие и Господь, наверное, еще не покинул ее тела. Мать Терезы выбранила жадного старца.
Каждый день Казанова был свидетелем подобных эротических сцен…
Сенатор советовал вместо Аристотеля читать Гассенди, проповедника счастья и ученика Эпикура. Казанова не должен высказывать в обществе какие-нибудь взгляды, он слишком юн, чтобы иметь их. Малипьеро позволил ходить на свои званые вечера, где прекрасные дамы сидели рядом с остроумными философами красоты. Так Казанова изучил и хорошее и плохое общество Венеции».
Однако вскоре случилось то, что и должно было случиться: молодой Казанова попал в немилость к своему покровителю. Он излишне сблизился с одной из фавориток старого сенатора и был застигнут врасплох.
Герман Кестен («Казанова»):
«Хотя Джакомо никогда прежде не ухаживал за Терезой, в обоих неожиданно проснулся непреодолимый естественный интерес к различным частям тела обоих полов, и они витали как раз между тихим разглядыванием и ощупывающим исследованием, когда тычок в спину Джакомо тотчас прервал пикантные поиски истины. Несправедливый, как бог, Малипьеро замкнул для Казановы свою дверь, а для Терезы свои поцелуи».
В ответ молодой нахал крикнул:
— Вы избили меня, разгневавшись, и потому вы не можете похвастаться тем, что преподали мне урок. Поэтому я не желаю у вас ничему учиться. Я могу простить вас, если только забуду, что вы мудры, но этого я никогда не забуду…
Светскую карьеру Казановы в Венеции на этом можно было считать законченной.
После этого Казанова оказался в семинарии доминиканского монастыря Сан-Киприано (San Cipriano). Семинария эта находилась на острове Мурано, а это было равно практически ссылке из города.
В семинарии Казанова оказался в марте 1743 года, и попал он туда не без содействия господина Микеле Гримани.
Герман Кестен («Казанова»):
«Гримани посоветовался со священником Тозелло и сунул Джакомо в семинарию Сан-Киприано на острове Мурано. Джакомо надел наряд семинариста. Вероятно, у Гримани были наилучшие намерения. Но даже в старости Казанова с яростью замечает, что он до сих пор не знает, был ли его опекун Гримани «добр по глупости или глуп по доброте». Нельзя нанести остроумному молодому человеку более мрачного удара, чем сделать его зависимым от дураков».
Остров Мурано — это была ссылка. Где теперь молодому и горячему Казанове было искать настоящей любви? Но, как ни странно, он нашел ее и в монастырской семинарии. Она не замедлила появиться в лице молоденького семинариста, с которым Казанова повадился вместе читать Горация и Петрарку. Видимо, днем для чтения времени не хватало, и усердные семинаристы продолжали изучать поэзию ночью, лежа в одной постели. Естественно, их вскоре «застукали».
Утром «любители поэзии» предстали перед ректором семинарии и получили по семь ударов розгами.
Герман Кестен («Казанова»):
«Казанова поклялся перед распятием, что невиновен и что будет жаловаться патриарху. Его заперли в келье. На четвертый день священник Тозелло привез его в Венецию, где и оставил, сообщив, что Гримани приказал вышвырнуть его, если он появится».
Теперь у Джакомо Казановы не было ничего, кроме костюма аббата, чрезмерных амбиций и собственного тела.
А в апреле 1743 года Казанова оказался в заточении в форте Сант-Андреа-ди-Лидо (Forte St.Andrea di Lido).
Лидо — это полоса суши (практически остров) длиной около одиннадцати километров, которая образует защитный барьер между Венецианской лагуной (Венецией) и морем.
Массовая застройка на Лидо началась лишь в XIX веке, а до этого здесь было лишь несколько укрепленных фортов.
Форт Сант-Андреа-ди-Лидо — один из них — был спроектирован известным архитектором Микеле Санмикели. Он был построен в XVI веке, где-то между 1535 и 1549 годами, на островке Виньоле (Vignole) с целью охраны главного входа в лагуну. Форт этот сильно страдал от воздействия морской воды, а посему его часто реставрировали. Именно здесь, напротив форта Сант-Андреа, венецианский дож ежегодно в день Вознесения бросал в воду золотое кольцо, символизирующее единство Венеции и моря.
Жюльетта Бенцони («Три господина ночи»):
«Двое полицейских доставили Джакомо в крепость Сант-Андреа, куда в Венеции имели обыкновение отправлять чрезмерно ловких или чересчур дерзких юношей».
Попал Казанова в форт не случайно. Его отправили туда на перевоспитание за темную историю с имуществом господина Гримани, которое Казанова умудрился продать без согласия на то хозяина.
На самом деле все произошло так. 18 марта 1743 года умерла любимая бабушка Казановы. Эта удивительная женщина не смогла оставить внуку ничего, ибо все, что было в ее возможностях, она отдала внуку при жизни.
Через месяц после ее смерти Казанова получил письмо от матери. Она писала, что, не имея никаких видов на возвращение в Венецию, решила отказаться от найма дома, о своем решении она известила господина Гримани, и теперь Казанова должен сообразовывать свое поведение с его указаниями. Сам же господин Гримани теперь мог распоряжаться недвижимостью по своему усмотрению, а Джакомо, его братьев и сестру он должен был поместить в хороший пансион.
Но дом был оплачен до конца года. Зная, что к тому времени он останется без жилья, а вся обстановка будет распродана, Казанова пустился во все тяжкие: он продал постельное белье, ковры, фарфор, потом приступил к зеркалам, мебели и т. д. Прекрасно понимая, что это не вызовет одобрения окружающих, Казанова считал, что все досталось ему в наследство от отца, а следовательно, его мать не имеет на это никакого права.
Господин Гримани, естественно, имел на все происходящее совершенно иную точку зрения.
