Книга Фанни Каплан. Страстная интриганка серебряного века - Геннадий Седов

Первым прохожим, обратившим на Адусю внимание, оказался Никита. Возвращался из гостей в свою меблирашку, замедлил шаг, проходя мимо.

— Сколько берешь? — осведомился.

— Я растерялась, стою дура-дурой. С одной стороны, продешевить не хотелось, с другой — упустишь, коли много запросить…

Промозглый вечер на Турчинке стал переломным в ее судьбе. Изгнанный из института за участие в городских беспорядках студент-железнодорожник Никита Остроумов, работавший слесарем в Минском депо, задался целью сделать из деревенской батрачки, избежавшей благодаря его вмешательству участи городской проститутки, товарища по революционной борьбе. Поселил в меблированных комнатах, где обретался сам, познакомил с друзьями.

— Книжку вечером принес, «Коммунистический манифест». Ой, умереть, Фейга! Я еле-еле по слогам читаю, а тут такое… в толк не возьмешь. Плакала по ночам. А он с работы придет, постучится: «Ну, как у тебя с теорией? Постигаешь помаленьку?» Ни разу за все время ко мне не притронулся, представляешь? Я у них в компании за своего парня была. «Адуська, собирайся! Щас на кирпичный пойдем, рабочих поддержать. Кровопийца Каплан половину землекопов из карьера уволил, машину английскую купил». Я ноги в руки — и за ними. Стою с плакатом: «Вернуть землекопов на работу, остановить самоуправство!» В участок несколько раз попадала, ага. Выйду, а назавтра то маевка, то сходка тайная на чьей-нибудь квартире, то демонстрация. Снова я с плакатом: «За восьмичасовой рабочий день! Разорвем рабские цепи!»… Ой, да ты, никак, носом клюешь? Заболталась баба. Спи, спи, светик…

Она извелась вся: Виктор как в воду канул. «Где он, что с ним?» Думай как хочешь…

— Да не переживайте вы так, — успокаивал ее Никита. — Мужская работа. Управится, вернется.

Она помогала Адусе по дому: кормила поросенка, подметала в горенке.

— Повезло твоему Витюше, — утирала Адуся передником руки, глядя, как она развешивает во дворе белье. — И личиком удалась, и работы не чураешься. Не то, что наши стриженые эсерки. На диван с ногами заберутся и дым в потолок пущают… Ой, снимай скорей! — принималась выдергивать прищепки. — Дождь, никак, начинается!

На рассвете ее будил сиплый гудок за окном. В комнате за занавеской горела лампа, разговаривали шепотом.

«С богом, Никитушка», — слышался голос Адуси.

Хлопала дверь.

Она спускала с топчана ноги, потягивалась.

— Проснулась? — заглядывала в выгородку Адуся. Аккуратно прибранная, волосы заплетены в тугую косу.

— Полежи еще. Никитушка ушел, я на рынок сбегаю. Вернусь, поедим. Встанешь, яичек в сарайке пошукай. Есть, должно быть, свежие.

Ее подмывало спросить: женаты они или нет? Революционеры вроде бы не женятся?

Женятся, оказывается. И даже венчаются. В церкви.

Они поехали с Адусей в город присмотреть калоши — козловые ее башмачки для здешней погоды не годились. Сторговали за три рубля на Высоком рынке подходящую пару. Удобные, со шпоркой на выступе. Шли обратным путем мимо православного собора, Адуся остановилась, отдала ей сумку, стала креститься на купола.

— Венчались тут с Никитушкой! — произнесла с чувством. — Родной храм.

Виленский землевладелец Василий Остроумов проклял старшего сына, связавшегося с бунтовщиками, лишил наследства. О том, чтобы благословить отступника на брак с простолюдинкой, не желал и слушать. На обряд венчания в Минск тайно приехала мать. Темную вуаль сняла только в соборе — молодая, высокая, с модной прической. На свадебной вечеринке в меблирашках не осталась, уехала тем же вечером поездом.

Молодожен Никита, устроившийся слесарем в депо, неплохо зарабатывал — тридцать два рубля в месяц. Подкопили малость за год, друзья скинулись, сколько могли. Купили развалюху на городской окраине, привели в порядок, поросеночка завели, трех наседок с петухом, собаку.

— В любви живем, это главное, — говорила Адуся. — Мне с ним ничего не страшно. Каторга, смерть — лишь бы вдвоем…

Появилось, наконец, объявление в газете, о котором предупреждал Виктор. Она пришла, как обычно, в книжную лавку на той стороне Свислочи, купила «Минский курьер». Переворачивала, стоя у прилавка, страницы, дошла до раздела объявлений. Увидела, пробегая глазами, в рамочке: «Требуется прислуга. С рекомендациями. Дом генерала Измайловича, угол Скобелевской и Полицейской».

Никита на другой день отпросился с работы, повез ее конкой в центр города. Нашли трехэтажный каменный дом с бельведером в Подгорном переулке. Вокруг все ухожено, чисто. Булыжная мостовая, засаженная тополями, деревянный тротуар. Дворник с метлой за металлической оградой метет дорожку.

— Стучитесь, я ухожу! — Никита торопливо пожал ей руку. — Увидимся!

Дворник, отворивший калитку, довел ее до крыльца, пропустил в прихожую.

— Хозяйку кличь, — изрек явившейся на звонок горничной. — По найму пожаловали.

Она поднялась вслед за пышнотелой горничной по лестнице, миновала коридор, вошла в просторный зал с мраморными колоннами.

— Тут извольте подождать, — проронила горничная, исчезая за портьерой.

Она озиралась по сторонам: до чего богатый дом! Скульптуры в углах беломраморного зала, картины в золоченых рамах вдоль стен. Обнаженная красавица под раскидистым деревом, вокруг скачущие мужчины с козлиными рожками и копытцами… Пшеничное поле солнечным днем: у стога сена закусывают косари… Корабль с сорванными парусами в бушующем море…

— Нравится? — оторвал ее от созерцания женский голос.

В дверном простенке стояла молодая дама. Высокая, бледная, в серебристом платье с кружевным воротником.

Она, торопясь, поклонилась, полезла в сумочку за газетной вырезкой.

— Вы Фейга, правильно? — шагнула к ней дама. — Какая же вы молоденькая! — оглядывала с удивлением. — Оставьте ваши бумаги, давайте знакомиться. — Александра Измайлович, — протянула руку. — Катя! — закричала, повернувшись. — Иди скорей, у нас замечательная гостья!

Ей стало жарко под блузкой: ее, оказывается, ждали, знают по имени. Для чего тогда, спрашивается, газета, объявление о найме? Убей, не разберешь…

— Что за гостья?

Из-за портьеры вылетела стремглав девушка в белом, замерла на миг.

— Здрасьте, здрасьте! — приблизилась.

Широкий полудетский рот, пушок на губах.

— А мы про вас намедни поспорили, — сообщила. — Саша уверяла, что придет брюнетка, а я — шатенка. Ну что? — показала язык сестре. — Чья взяла, а?

Ухватила порывисто за руку:

— Идемте в гостиную, там уютней!

Повела в смежную комнату с креслами и диванчиками. Едва уселись за столик, явилась с подносом давешняя горничная, расставила фарфоровые чашечки, вазочки со сладостями, разлила чай.

— Угощайтесь! — хозяйка придвинула к ней расписную вазочку с халвой. — Турецкая, с фисташками. А я закурю с вашего позволения…