Книга Антидот. Противоядие от несчастливой жизни - Оливер Буркеман

Таким образом, в буддийско-фрейдистском видении Магида люди, считавшие, что они находятся «в поиске счастья», на самом деле бежали от того, о чем имели крайне смутное представление. По его описанию,

медитация — способ остановиться. Вы неподвижно сидите и наблюдаете, как проходят ваши ощущения, эмоции, предметы, вызывающие желание или отвращение, и преодолеваете позывы к избеганию, исправлению или присвоению.

Другими словами, занимаетесь практикой непривязанности. Вы просто наблюдаете происходящее, в его позитивных или негативных проявлениях. Это не бегство в экстаз и даже не погружение в спокойствие, под которым обычно понимают медитацию, и это определенно не имеет никакого отношения к позитивному мышлению. Задача здесь состоит в том, чтобы отказаться от любых подобных занятий.

Вскоре после встречи с Магидом я принял скоропалительное решение провести почти неделю в обществе сорока незнакомых людей, занимаясь медитацией по девять часов в сутки, в разгар зимы, посреди леса, на расстоянии многих миль от ближайшего населенного пункта и в почти полном безмолвии.

И оказалось, что это очень интересно.

«Главные правила медитации действительно просты», — сказал Говард, один из двух учителей, проводивших ретрит[29]в Обществе медитации «Прозрение» — перестроенном особняке начала ХХ века, затерянном среди хвойных лесов центральной части Массачусетса. Ранним вечером все мы, в количестве сорока человек, сидели на ковриках, набитых шелухой гречихи, в спартански обставленном главном зале дома и внимали учителю, говорившему таким убаюкивающе-спокойным голосом, что проигнорировать его внушения было просто невозможно. «Садитесь поудобнее, прикройте глаза и следите за вашим дыханием, сосредоточившись на ощущениях, возникающих в носу или нижней части живота при каждом вдохе и выдохе. Просто наблюдайте каждый вдох и выдох». По залу прошло нервное хмыканье, судя по которому далеко не все были уверены, что это окажется так просто или не так скучно. Говард продолжал: «Дальше будет происходить примерно следующее: мысли, чувства и физические ощущения начнут отвлекать вас от этого. Медитируя, мы ничего не оцениваем, а лишь замечаем, что это так, и возвращаемся к сосредоточенности на дыхании». Это действительно выглядело совсем просто. Единственное, о чем Говард забыл упомянуть, и в чем мы очень скоро убедились сами, — «просто» не означало «легко».

Я прибыл в Общество медитации «Прозрение» во второй половине того же дня, взяв такси от ближайшей железнодорожной станции пополам с другой участницей — израильтянкой, которую буду называть Адина. Пока наш водитель колесил по глухим лесным дорогам, она рассказала, что поехала на ретрит, поскольку запуталась в себе. «Как будто у меня совсем нет корней, мне не за что держаться, в моей жизни нет опоры, нет никакой упорядоченности…» — говорила она, а я удивлялся ее откровенности: мы едва познакомились и, с моей точки зрения, это был явный перебор. Но дальше Адина выразила очень важную мысль. Она полагала, что медитация для нее — не способ избавиться от ощущения запутанности, а возможность взглянуть на собственное состояние по-другому, даже внутренне согласиться с ним. Американская буддийская монахиня Пема Чодрон[30]называет это «расслабленностью в зыбкости нашего положения», что хорошо сочетается с понятием непривязанности. Чодрон считает, что вне зависимости от нашей воли все мы постоянно пребываем в зыбкости. Проблема в том, что большинство из нас не может спокойно воспринимать эту истину и яростно пытается ее отрицать.

Наш таксист запутался в буквальном смысле слова, нарезая круги по грязным лесным проселкам и матеря на чем свет стоит свой спутниковый навигатор. Центр медитации найти было действительно трудно, ведь изоляция от внешнего мира — важное условие. Когда мы, наконец, добрались, меня провели в мою комнату: это было тесное помещение, похожее на монашескую келью, с видом на окружающий лесной массив. Там стояла узкая кровать, умывальник, маленький шкаф для одежды и книжная полка. Я запихнул чемодан под кровать и двинулся в сторону зала, где сотрудница центра излагала основные правила распорядка на предстоящую неделю. Она рассказала, что по часу в день мы должны будем помогать с уборкой здания, или с приготовлением еды, или с мытьем посуды. Через некоторое время она ударит в маленький медный гонг на главной лестнице дома, и с этого момента мы будем обязаны замолчать до окончания ретрита. Немногочисленные исключения из этого правила касались только экстренных случаев и бесед на занятиях с учителями. А раз нам нельзя разговаривать, то лучше, если мы будем ходить, потупившись, чтобы избегать искушения общаться между собой с помощью улыбок, хмурых взглядов или подмигиваний. Не будет ни алкоголя, ни секса, ни телефонов, ни Интернета; читать, писать и слушать музыку будет нельзя — это тоже может нарушить внутренний покой, как и разговоры вслух. Да и времени на все вышеперечисленное, в общем-то, не будет, как следовало из распорядка дня, висевшего на доске объявлений:

5.30 — Гонг к побудке

6.00 — Сидячая медитация

6.30 — Завтрак

7.15 — Рабочее время (уборка кухни и т. п.)

8.15 — Сидячая медитация

9.15 — Ходячая медитация

10.00 — Сидячая медитация

10.45 — Ходячая медитация

11.30 — Сидячая медитация

12.00 — Обед и отдых

13.45 — Ходячая медитация

14.15 — Сидячая медитация

15.00 — Ходячая медитация

15.45 — Сидячая медитация

16.30 — Ходячая медитация

17.00 — Полдник

18.15 — Сидячая медитация

19.00 — Ходячая медитация

19.30 — Беседа о Дхарме

20.30 — Ходячая медитация

21.00 — Сидячая медитация

21.30 — Сон или продолжение медитации

«Вот тебе и упорядоченность, которой ты так хотела», — сказал я стоявшей неподалеку Адине и сразу же спохватился: мне показалось, что это прозвучало обидно и хамовато. Хуже, что это были некоторым образом мои последние слова: через пару секунд раздался глухой удар гонга и наступила тишина.

Не потребовалось долго восседать на коврике для медитации, чтобы убедиться в том, что окружающая тишина необязательно влечет за собой приход тишины внутренней. В течение нескольких часов после вводного инструктажа, то есть остаток первого вечера и почти все следующее утро, в моей голове почти постоянно крутились слова разных песен, причем многие из них звучали в режиме закольцовки. Особенно грустно и совсем уж непонятно было то, что в основном «играла» песня 1997 года «Barbie Girl» в исполнении датско-норвежской попсовой группы Aqua, которую я всю жизнь на дух не переносил. Периодически музыка прерывалась тревожными мыслями о том, как мне пережить остаток недели, и разрозненными фрагментами из перечня дел, незаконченных до отъезда.