Книга Еврейский взгляд на русский вопрос - Авигдор Эскин

Дальше я оказался перед непростой моральной дилеммой: ответить в полную силу на эту книгу или же умолчать? Сам Солженицын отказывался от этой книги. Возможен вывод, что речь идет о первой попытке сформулировать свое отношение к евреям, которое шлифовалось годами и оформилось окончательно в «Двухстах годах вместе». И разве можно оспаривать право писателя решать самому, что из написанного им публиковать, а что нет? Однако эта работа русского классика отличается искренностью и эмоциональностью и очень точно показывает, какой душевный настрой стоял за многими его опусами на еврейскую тему. Она расшифровывает многие загадки в его позиции по еврейской тематике.

С этого и начнем разбор книги. Приводим оттуда прямые цитаты.

«Израильтяне пришли к Стене Плача – и это был звездный час, дохнуло Библией в радиопередачи двадцатого века. И мы радовались вместе с израильтянами: разве не справедливость их возврат в Иерусалим?..

Мне кажется, обязанность всех наций мира, как имеющих дом к бездомному – помочь евреям этот дом построить. Крайняя дикость, что советское правительство сделало из израильского вопроса свою политическую игрушку…

Я познакомился с сионистами в лагерях, знаю и теперь и хочу заявить, что глубоко их уважаю, искренне сочувствую их усилиям и никогда не испытывал в дружбе с ними даже внутренних немых противодействий. Это все – религиозные люди. Сионизм – за самоопределение и всех других народов. Сионизм – противен (взаимно) большевизму с его первых дней…

Скажу больше: за последний год (осень 1967-го – осень 1968-го) главный вклад в русскую свободу совершали именно евреи. Кто остановил поток «полузакрытых» лживых политических процессов, отрубил это щупальце осьминогого? Павел Литвинов и Лариса Богораз. (Не преувеличу, если и обращение «К мировому общественному мнению», не прикрытое капризами Самиздата, протянутое бесстрашною рукою перед фотоаппаратами чекистов – рубеж советской истории.) Кто те адвокаты, впервые за 45 лет от уничтоженного ползания вставшие на гордые ноги? Каминская и Золотухин, Якир и Ким, Копелев и Балтер – все главные московские интеллигенты, удостоенные партийной кары – евреи. Какой литератор бежал за границу не воли искать для себя, но оттуда насмерть биться пером? Аркадий Белинков, еврей. И, наконец, кто те семеро отважных, кто потянул, погнал свои чугунные ноги на Лобное место 25 августа 1968 года? – не для успеха, и не веря в силу протеста, но жертвой своею смыть русское имя от чехословацкого позора? Вот они: Лариса Богораз, Павел Литвинов, Константин Бабецкий, Виктор Файнберг, Владимир Дремлюга, Вадим Делонэ и Наташа Горбаневская. Евреев – больше половины! И не забудем: их – полтора процента населения…»

Эти яркие цитаты указывают на понимание и благожелательность автора. Обратимся к самым непримиримым ругателям Солженицына: скажите, такое мог написать юдофоб? Давайте поищем таких высказываний у Шульгина и Шафаревича, давайте прочешем журнал «Наш современник»… Продолжим внимательное чтение:

«Схема его – на второй день будущей России – рисуется мне так:

1) свободный выезд в Израиль всем желающим;

2) для всех остающихся и заявляющих себя русскими евреями – полная религиозная свобода, культурная автономия (школы, газеты, журналы, театры). Ни в чем не мешать им ощущать себя нацией! Но в занятии высших государственных должностей – примерно те ограничения, что и сегодня…

Надо сказать, что и гражданская война не оставила евреям большой свободы выбора. Руководители белых, не способные охватить и понять совершающееся в России, не способные к гражданскому развитию, усвоили себе закостенелый антисемитизм в форме, даже превосходящей самодержавие. «Жидо-коммунисты» – был лозунг белых агитаторов, и принято было рассматривать евреев поголовно как врагов. Мамонтов (да и только ли он?), въезжая во взятый город, начинал без разбора вешать евреев. В таком положении – какой выбор оставляли им?..

Что Б-г избрал для своего человеческого воплощения именно эту нацию, потому она в самом деле избранная – от этого никуда не деться, во всяком случае христианам. Не вопить, что «нашего Христа распяли», такие-сякие, – то было обычное ожесточение всякой фанатичной толпы против своего пророка, – но вспомнить: а Христос-то их избрал почему-то, хотя рядом были ясноумные эллины…»

Можно ли вообразить более приемлемое для нас отношение к еврейской теме и к Израилю со стороны русского писателя и мыслителя? А мы привели именно выводы писателя, его программу и выделили его отношение к Израилю, что по важности для нас превосходит все остальные поднятые им околоеврейские темы. Пусть кто возразит мне, но ведь никто возразить не сможет!

Перечитаем еще раз приведенное выше. Солженицын писал это в то время, когда сами евреи еще не начали вести борьбу за выезд в Израиль и не заявили о своем желании изучать иврит и еврейское наследие. Неоспоримо, что уже в те годы практические идеи писателя могли бы стать едва ли не идеальной основой для решения еврейского вопроса в России.

Но тут же мы обязаны привести и возмутительные цитаты из той же книги. Вспомним о пронизывающей все его книги симпатии к прибалтам, среди которых он особо любовно выделяет эстонцев. В его книгах эти персонажи никогда не были бывшими коллаборационистами… Трудно читать такое без отвращения и содрогания:

«Когда в 1940 году оккупировали Прибалтику, начальником двинского НКВД был назначен некий Каплан. В своих (общих для того времени) расправах он, очевидно, проявил и национальную линию – настолько, что в 1941 году, едва ушли советские войска, там произошел самопроизвольный (еще до немцев, еще не немцами принесенный) взрыв антисемитизма. И можно подумать, что не в одном Двинске был такой Каплан».

Хлестко же сказано о гибели тысяч евреев: сами виноваты! Такого не забыть и не простить. В нашем случае жестокие слова перекликаются с нежной солидарностью с прибалтами, которым Солженицын всю дорогу сулил независимость. Он снисходительно взирал на реставрацию нацизма у этих потомков гитлеровских палачей. Но приложи писатель толику своего интеллекта к распознанию природы латышских стрелков и их перерождению в гитлеровских карателей вместе с их литовскими и эстонскими братьями, едва ли его пристрастия к этим народам выдержали бы его собственную критику. Но что побуждает писателя симпатизировать этим народам, отличающимся русофобией? Уж не их ли фобия по отношению к евреям?

Важнейшим пунктом солженицынской фобии является задиристое оспаривание наличия у евреев талантов. Эта тема проскальзывает и в других произведениях писателя, поэтому не погрешим ничуть, ссылаясь на первообразные записки.

«Когда не достает самокритичности и в избытке безудержное хвастовство – особенно опасно перехватить с утверждением своего таланта: можно попасть в смешное положение! В литературе – повально талантливы – а где великие писатели? В музыке сплошь талантливы – а где великие композиторы? Для такого несравненного народа – достаточно ли в философии – одного Спинозы? В физике – одного Эйнштейна? В математике – Кантора? В психоанализе – Фрейда? За столько-то веков о еврейских талантах было высказано много – и разное. Аполлоний Мелон, например, еще 2 тысячи лет назад упрекнул евреев, что они неспособны к самостоятельному творчеству, а всегда – подражатели. Отто Вейнингер, которого уж не обвинишь ни в личной ни в национальной зависти, пишет: «Еврей беден тем внутренним бытием, из которого только и может вытекать высшая творческая сила».