Книга Команда Смайли - Джон Ле Карре

За ровностью тона Смайли не укрылось его нечеловеческое напряжение. Не преминул Лейкон заметить и опасных красных пятен на его щеках.

И Лейкон налетел на самого слабого из присутствующих:

– Мостин, я надеюсь, вы все это забудете. Вы меня слышите? Стрикленд, скажите ему.

Стрикленд повиновался с превеликим рвением:

– Мостин, сегодня, ровно в девять тридцать утра, вы явитесь в Административно-хозяйственный отдел и подпишете бумагу о согласии с нашими принципами и правилами, которую я лично составлю и завизирую!

– Да, сэр, – сказал Мостин после небольшой боязливой паузы.

Только теперь Лейкон ответил на тираду Смайли:

– Джордж, я восхищался этим человеком. Но никогда не восхищался его группой. Тут я провожу четкое разграничение. Человек сам по себе – да. Во многих отношениях фигура, если угодно, героическая. Но не те, с кем он водил компанию: фантазеры, нищие князьки. Как и не те, кого засылал к ним Московский Центр и кого они так тепло пригревали на своей груди. Никогда. Мудрецы тут правы, и вы не можете этого отрицать.

Смайли снял очки и стал протирать стекла широким концом галстука. В бледном свете, пробивавшемся сквозь занавески, его одутловатое лицо казалось влажным и беззащитным.

– Владимир был одним из лучших агентов, каких мы когда-либо имели, – смело заявил Смайли.

– Потому что был вашим агентом, хотите вы сказать? – с издевкой бросил Стрикленд за спиной Смайли.

– Потому что он был хорош! – отрезал Смайли, и в комнате воцарилась испуганная тишина, в то время как он брал себя в руки. – Отец Владимира был эстонцем и убежденным большевиком, Оливер, – продолжал он уже более спокойно. – Образованный человек, юрист. Сталин наградил его за лояльность, а потом умертвил во время чисток. При рождении сына нарекли Вольдемаром, но он изменил имя на Владимира из верности Москве и революции. Ему хотелось верить, несмотря на то что сделали с его отцом. Он вступил в ряды Красной Армии и по милости Божьей избежал чисток. В войну он отличился, сражаясь как лев, а после войны стал мечтательно ждать наступления либерализации в России и освобождения своего народа. Этого не произошло. Вместо того он увидел безжалостные репрессии на своей Родине, и их проводило правительство, которому он всю жизнь служил. Десятки тысяч его сограждан-эстонцев отправились в лагеря, в том числе и несколько его родственников. – Лейкон открыл было рот, намереваясь прервать Смайли, и благоразумно закрыл. – Счастливчикам удалось бежать в Швецию и Германию. Мы говорим о населении в миллион трезвых, работящих людей, которое разорвали на куски. Однажды вечером, отчаявшись, Владимир предложил нам свои услуги. Нам, англичанам. В Москве. И потом в течение трех лет занимался шпионской деятельностью в самом сердце столицы. Всем ради нас рисковал, каждый день!

– И само собой разумеется, наш Джордж вел его, – буркнул Стрикленд, как бы намекая, что уже одно это обстоятельство сбрасывает со счетов мнение Смайли.

Но Смайли было уже не остановить. Мостин, примостившись у его ног, слушал как завороженный.

– Мы даже, если помните, Оливер, наградили его медалью. Не для того, конечно, чтобы он ее носил или чтобы она у него где-то лежала. Это был лист пергамента, на который он время от времени мог взглянуть и на котором стояла подпись, очень похожая на подпись королевы.

– Джордж, все это история, – слабо запротестовал Лейкон. – Это не сегодняшний день.

– В течение трех долгих лет Владимир, оставаясь нашим лучшим источником, снабжал нас данными о возможностях Советов и их намерениях – и это в разгар «холодной войны». Он был близок к их разведке и доносил нам и об этом. Затем однажды, во время служебной командировки в Париж, он воспользовался представившейся возможностью и сбежал, и слава Богу, иначе был бы убит много раньше.

Лейкон внезапно перестал понимать.

– Что вы хотите этим сказать? – заволновался он. – Что значит раньше? О чем вы?

– Видите ли, в те дни Цирк в значительной степени подчинялся командованию агента Московского Центра, – ответил Смайли с невероятным долготерпением. – Просто повезло, что Билл Хейдон находился в командировке за границей, когда Владимир работал на нас. Еще три месяца, и Билл засветил бы его до небес.

Лейкон не нашелся что сказать, и Стрикленд вместо него нарушил молчание.

– Билл Хейдон то, Билл Хейдон се, – с издевкой произнес он. – А все потому, что вас с ним связывала не только служба... – Он хотел было продолжить, но передумал. – Хейдон, черт побери, мертв, – неожиданно закончил он, – как и вся та эпоха.

– Как и Владимир, – спокойно произнес Смайли, и снова разговор прервался.

– Джордж, – торжественным тоном возобновил беседу Лейкон, словно наконец найдя нужное место в молитвеннике. – Мы прагматики, Джордж. Мы приспосабливаемся. Мы не хранители священного огня. Я прошу вас, я вам рекомендую помнить это!

Смайли еще не вполне закончил посмертное слово по старику Владимиру и, чувствуя, что это будет единственным по нему некрологом, спокойно, но решительно продолжил:

– А когда Владимир благополучно вышел из игры, то стал уже куда менее ценным достоянием, как все бывшие агенты.

– Да уж, – не преминул вставить Стрикленд тихим голосом.

– Он остался в Париже и с головой погрузился в движение за независимость Прибалтики. Ну хорошо, дело это было проигранное. Кстати, англичане до сегодняшнего дня отказываются признаватьde jure советскую аннексию трех прибалтийских государств, ну да ладно. Возможно, вы не знаете, Оливер, что Эстония до сих пор имеет миссию и генеральное консульство возле Куинс-Гейт. Мы, судя по всему, не отказываемся поддерживать проигравшую сторону, даже при окончательном проигрыше. Но не прежде. – Он шумно вдохнул. – Да, в Париже Владимир сколотил группу прибалтов, и группа эта, как все эмигрантские группы и все проигранные дела, захирела... дайте мне докончить, Оливер, я не так часто подолгу говорю!

– Дорогой мой, – произнес Лейкон и покраснел. – Говорите столько, сколько хотите, – добавил он, перекрывая громкий вздох Стрикленда.

– Группа распалась, начались ссоры. Владимир спешил, желая собрать всех под одной крышей. А группки – каждая – блюли свои законные интересы, и они никак не могли прийти к согласию. Произошло генеральное сражение, полетели головы, и французы вышвырнули Владимира из страны. Мы переправили его в Лондон с несколькими его приспешниками. На старости лет Владимир вернулся к лютеранской вере отцов, променяв марксистского Спасителя на христианского Мессию. Мы, по-моему, должны поощрять и это тоже. Или, возможно, наша политика уже стала иной? А теперь он убит. И коль скоро мы говорили о прошлом, то вот оно прошлое Владимира. А теперь – зачем здесь я?

Звонок в дверь раздался как нельзя более кстати. Лейкон сидел все такой же красный, а Смайли, тяжело дыша, снова протирал стекла очков. Служка Мостин почтительно снял цепочку с двери и впустил высокого мотоциклиста-курьера со связкой ключей, болтавшихся в затянутой в перчатку руке. Мостин почтительно вручил ключи Стрикленду, тот расписался за них и внес запись в собственную книгу. Курьер, посмотрев долгим, влюбленным взглядом на Смайли, отбыл, оставив у Смайли чувство вины за то, что он его не узнал, несмотря на все причиндалы. Но Смайли предстояло решать другие загадки, куда более неотложные. Ни слова не говоря, Стрикленд бросил ключи в раскрытую ладонь Лейкона.