Книга Зомбированный город - Сергей Самаров

— Ты не видел «Кэмри», на которой меня привезли на место встречи? Позади «Победы» остановилась… Там, у метро, — спросил профессор.

— Внимания не обратил. У меня заднее стекло-то… Сами видели… Никакого обзора.

— А когда мы сюда приехали, перед нами из двора «Кэмри» выехала. Не знаешь, чья машина? Может, кого-то из жильцов?

— Я здесь был-то всего, кажется, четыре раза. Откуда могу знать, чьи машины. А кто там, в машине, был?

— Я не видел в темноте. Показалось только, что водитель на нас посматривает. Но, возможно, смотрел на редкую машину.

— А подвозил вас кто?

— Один наш профессор. Из соседней лаборатории. А за рулем был подполковник Нестеренко из управления ФСБ по Москве. Не знаком с таким?

— Нет. Не слышал. И что?

Игорь Илларионович не стал говорить, что сам подполковник Нестеренко Бориса знает. Нужная информация когда-нибудь может сгодиться.

— Вот я и думаю, может быть, увидели, что мы подъезжаем, заторопились и не успели дверь закрыть. Машина у тебя приметная.

— Все может быть. Только я не понимаю, что нужно было подполковнику ФСБ и вашему профессору в этой квартире. Игорь Владимирович — просто артист. Чем он мог заинтересовать таких людей? Не понимаю…

— Мы все многого не понимаем. И только потом, когда все становится на свои места, все бывает ясно и взаимосвязано, и мы только удивляемся, как раньше об этом не догадались. И такова обыденная жизнь.

Осмотр квартиры не занял много времени. Квартира была обычной. И, конечно, ФСБ уже «подчистила» ее основательно. И ничего в ней нельзя было найти. Еще и потому, что ни профессор, ни Борис не знали, что искать. Игорь Илларионович даже за шкаф заглянул и увидел там гвоздь в стене. Туда «рамку» вешали. Сейчас уже даже с прибором было трудно определить степень облучения и силу этой «рамки». Но, судя по состоянию артиста, «рамка» была с несколькими контурами, включающими в себя полную систему обмотки.

Квартиру покинули, так и оставив дверь открытой. Закрывать ее отмычками смешно. Борис сказал, что открыть бывает гораздо легче, чем закрыть. Если была открыта, пусть и остается открытой. Не настежь же, и то слава богу.

— Теперь нам предстоит поговорить с женой прапорщика, — сказал Страхов. — Вопрос в том, захочет ли она с нами разговаривать…

— Это я, Игорь Илларионович, на себя беру. Я умею находить к людям подход, — заявил Борис и смело нажал кнопку звонка.

В ответ на звонок раздались торопливые шаги.

— Кто там? — спросил детский голос, и задергалась ручка на дверной защелке. Но дверь не открылась.

— Позови маму, — попросил журналист.

— Кто там? — повторил вопрос женский голос. Мама подошла, видимо, неслышно.

— С вами желает поговорить эксперт по психологии профессор Страхов. Вы понимаете, по какому поводу…

Дверь открылась. Женщина маленького роста держала на руках ребенка примерно полутора лет. Второй ребенок, лет пяти, выглядывал из-за ее спины, вцепившись руками в халат мамы. Женщина рассматривала пришедших внимательно и строго, даже за порог вместе с ребенком ступила и на цыпочки поднялась, чтобы глянуть на погон профессору. Звание полковника ее удовлетворило.

— Это вы профессор, что ли? — с каким-то сарказмом спросила женщина Борю.

— Нет. Профессор — это я. Зовут меня Игорь Илларионович. А со мной мой ассистент. Вам чем-то мои погоны не понравились?

— Нет. Ничего. Солидные погоны. Проходите…

Она первой прошла в квартиру, предоставляя гостям возможность самим закрыть дверь.

Глава пятая

Женщина младшего ребенка так и держала на руке, а сама села на диван, жестом предоставив гостям право выбрать себе стулья. Старший ребенок сел рядом с матерью, смотрел на гостей исподлобья, по-прежнему держась двумя руками за халат матери.

— Меня интересует поведение вашего мужа в последние дни. Может быть, в последний месяц. Странности какие-нибудь случались?

Игорь Илларионович рассеянным взглядом обводил тесную квартирку. И сразу отметил, что кровать стояла у той стены, на которой у соседа висела транслирующая «рамка». Значит, облучение активными радиосигналами получали одинаково и муж, и жена.

— Так я все уже рассказала следователям, — отвечая на вопрос, женщина покачивала на руках младшего ребенка. Вообще-то, пора было укладывать спать и того и другого. Только пришедшие не вовремя гости мешали.

— У следователей одна задача — посадить человека и дело закрыть, чтобы с них за это не спрашивали, — сказал Борис. — Тогда и премия будет, и очередное звание присвоят. А у нас задача — определить, что с ним произошло. Он ведь всегда был тихим человеком, бесконфликтным. Почему он взял в руки топор? Была же какая-то причина?

— Я вообще не понимаю. Я вообще ничего не понимаю и ни в чем не могу разобраться. Даже для себя… — женщина истерично всхлипнула, готова была, казалось, взорваться и как-то проявить свою рвущуюся изнутри болезненную сущность, но сдержалась. Она тоже, видимо, по характеру была человеком тихим и малозаметным, как и до недавней поры муж. — Все началось с того, что его со службы уволили — медкомиссию не прошел. Вернее, не уволили совсем, но от службы отстранили, заставили лечиться.

— По какой причине? Что у него нашли?

— Ничего не нашли. Врачи друг с другом не соглашаются. Одни говорят, начинается опухоль мозга, другие — никакой симптоматики нет, значит, и опухоли нет. А вы что, даже его медицинскую карту не смотрели? Вы же эксперт…

— Поликлиника ФСБ не выдает документы на своих сотрудников. Только отдельные выписки из медицинской книжки, — нашел как правдоподобно отговориться полковник Страхов. — А по отдельным выпискам отследить возникновение и течение процесса невозможно. И что же? Ваш муж сильно переживал…

Профессор вдруг сообразил, что не знает ни имени, ни фамилии убийцы артиста. А эксперт должен был бы их знать. Значит, следует в разговоре соблюдать осторожность.

— Ну, про травму-то там было?

— Нет. Ничего не было.

— Значит, даже это засекречивают. Совсем уже сдурели. Учения у них какие-то проводились. Слава выпрыгивал из машины, поскользнулся, ударился головой о машину. Несколько рассечений кожи. Голова не пробита, хотя ушиб сильный. Двенадцать швов наложили. Шишка так и осталась. Врачи сказали, со временем рассосется. А потом ежегодная комиссия, и вот…

— Наверное, подобный случай можно оформлять как профессиональную травму, а с начальства за это тоже спрашивают. Потому и не хотят оформлять.

— И вот уже полгода по разным инстанциям ходит, и на инвалидность не отправляют, и работать не позволяют. Я не знаю, чем он там на службе занимался. Слава говорил — тайна. Но, говорят, работа такая, что больного человека к ней допускать нельзя. Он говорит, что здоров, а врачи ему не верят. Он уж изнервничался весь. Да мы все в этом доме изнервничались. Все испытываем раздражение. Друг на друга срываемся, ругаемся. Дети все это видят, тоже нервничают. А Слава… Он даже пить начал. Никогда раньше не пил, а тут… Довели просто до такого состояния. Мне и его жалко, и себя, и детей. А тут еще — такая развязка… И что будет — не знаю…