Книга Тело Кристины - Макс Монэй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так и есть, я понял, в чем дело. Кран в ванной течет уже несколько дней. Там льет как из ведра. Ей просто-напросто пришлось вызвать сантехника.
Приятно осознавать, что я доставил ей немного домашних хлопот. Пусть займется делом. Ей полезно.
Итак, она решила оставить меня в живых. Новость сама по себе неплохая. Бедняжка даже не подозревает, что под ложем моих страданий поблескивает осколок стекла, который очень скоро вонзится прямо в ее брюхо! Жалкая дурочка! Ей даже в голову не приходит, что человек не может вечно жить как животное, что он не может находиться в этом состоянии, ни разу не попытавшись вернуть себе былое достоинство. В ее действиях одна непоследовательность сменяет другую. Сначала она распахивает дверь настежь перед разносчиком пиццы, совершенно не опасаясь моих криков о помощи, а теперь пичкает меня лошадиными дозами наркотических препаратов из-за визита рядового водопроводчика? Тщательно припрятать все, что содержит в себе потенциальную угрозу жизни, и оставить меня наедине с разбитым стаканом. Где логика? Годы прожить затворницей, один на один с объектом своей смертельной ненависти в засранной, простите за выражение, квартире, в полном развале и вдруг снизойти, проявить себя просто кладезем заботы и великодушия, для того чтобы устранить банальную течь в ванной? Ее психическая неуравновешенность проявляется с каждым днем все больше и больше.
Все так, но, сама того не зная, она все-таки выиграла время и отсрочила свой смертный приговор на сутки. Было бы слишком неосторожно попытаться предпринять что-либо прямо сегодня ночью. Снотворное уничтожило часть, тех сил, которые ненависть сберегла в моем теле на черный день. К тому же у меня нет ни малейшего представления о том, который теперь может быть час. В ноябре светает не рано. Может быть, солнце уже взошло? Поди догадайся об этом. Завтра. Завтра взойдет заря моей новой счастливой жизни. Смелей же вперед! Я заслужил ее, как никто другой.
Мне опять снился старый дуб. Мой столетний зеленый великан посреди парка моего детства. Необхватный ствол, десятилетиями враставший в землю, его огромная тень, в которой теснятся дети и орут благим матом, — все это предстало передо мной волшебным сном, по-детски наивным и сладким. Мне не снилось ничего подобного уже много лет. Однако дерево вдруг задрожало, как-то почти неуловимо, и прошептало несколько неразборчивых слов. Почему-то у дерева был мой голос. А при ближайшем рассмотрении выяснилось, что его кора почему-то носит на себе шрамы моего тела. Один на надбровной дуге слева, как та маленькая излучинка на самом верху, ровно в том месте, где ствол расходится на косые ветки неравной толщины. А другой — метка на моей правой коленке — похож на странный рисунок коры как раз там, где какой-то парнишка готов был вырезать перочинным ножом свои инициалы. Боже, какая несказанная боль меня пронзила, когда я почувствовал, как лезвие впивается в мое тело! Этим деревом был я, его бескровная кора — моей кожей, и со всех сторон ко мне сбегалась детвора, готовая искромсать меня в щепки, превратить в опилки. Некоторые из них забросили на меня кошки и стали с помощью веревок карабкаться на мою обнаженную анатомию. Они упирались ботинками во все части моего древесного тела, и мне стало страшно, что они подбираются к той части, которая должна соответствовать моим гениталиям. И тут, честно признаюсь, я пережил самые поганые четверть часа в моей жизни. О них лучше не вспоминать. Уже давно дети настолько не превращали меня в свою жертву. Их и след простыл в моих снах, с тех пор как я последний раз рассказал вам о своей ненависти к ним. А я чуть было не поверил в терапевтический эффект от ведения дневника! Чепуха все это, чушь собачья, никому не верьте! Девчачье вранье. Мой безногий предводитель, напротив, бесследно исчез из моих снов. Осмелюсь предположить, он решил пересадить себе грудничковые ноги. Должно быть, Он первым из малышей ощутил, что мой страх притупился, и теперь, чтобы как-то зарекомендовать себя на фоне монстра, который удерживает меня в плену, ему придется продемонстрировать недетское воображение, если он захочет снова навязать мне свой террористский авторитет.
Мой по-детски наивный и сладкий сон! Я воссоздам тебя в эту ночь своими собственными руками. Сегодня вечером… Да, завтра же за него будет пролита искупительная кровь. Зачем так сразу? А где вы видали свободу, которая не отдыхала бы на чьем-то смертном одре?
Сонный город ложится спать прямо на нас, дрожа от усталости и нервного перенапряжения. Он падает прямо на наши лица, запрокинутые кверху. Мы уставились на небо, которое рывком притягивает к себе упирающуюся ночь. Она еще стесняется, бедная девушка! Мы сидим вдвоем на самой обычной скамейке, каких тысячи, шероховатой на ощупь и твердой для задницы. Каких только задниц она не видала за свою жизнь: всех возрастов, всех размеров, в любую погоду. Я люблю эту темноту. Она корчит из себя девственницу, испуг, неожиданность и нехотя снимает одежду, словно роняя лепестки, медленно и неловко. Я люблю замедлять ход времени, с тех пор как я полюбил ее. Меня пьянят минуты бесконечной тишины и неподвижности, которые предшествуют всплескам взаимного желания. Как музыкальные паузы. Я наслаждаюсь ими, как антрактом сногсшибательного спектакля. Пауза приятна, когда ты знаешь, что это всего лишь пауза. Что она — фантастическое предвестие, сказочное ожидание лучшего, которое сбудется у тебя на глазах. Наши запрокинутые лица купались в свете уходящего дня. Наши пальцы сплетались и занимались любовью, не отпуская друг друга. Я чувствую, что хочу жить с этой женщиной. Я хочу, чтобы мы были вместе. Ее шмотки, которые водворятся на жительство вперемешку с моими на самой верхней полке единственного бельевого шкафа в моей комнате. Окна, распахнутые настежь, когда на улице минус пять, потому что надо проветривать. Все это я принимаю с распростертыми объятиями, все это — милые домашние компромиссы при непосредственной близости. Потому что мне двадцать. И потому что я уже знаю, что все это житейские мелочи, а любовь вещь безусловная. Компромиссам в жизни не место, они годятся только в семье и на работе. В любви они называются по-другому: желать счастья любимой женщине. Она смотрит на меня внимательно и вдруг говорит:
— Я согласна. Давай будем жить вместе.
— Как ты догадалась?..
— Просто ты из тех немногих, кто умеет обходиться без слов.
А она — одна из тех немногих, с кем я хотел бы быть рядом вечно. И она вдруг улыбнулась мне так загадочно, как будто эту мою мысль она услышала тоже. Нет, как будто она знала об этом всегда.
Сантехник.
Нет, моя наивность меня просто поражает. Белоснежка по сравнению со мной покажется верхом цинизма. Чудовищем.
Постарайтесь воспитать вашего отпрыска в постоянном страхе перед грядущими ужасами. Пусть он ждет от жизни только плохого. Зато так он избежит огромного количества жестоких разочарований.
Потому что поддерживать в нем иллюзию, будто в каждом человеке, какой бы он ни был плохой, в глубине души все равно есть что-то хорошее, — это грубая ошибка воспитания. Воспитывать в нем сострадание и любовь к ближнему — это абсурд. Внушать ему, что прощение есть лучшее, чем он может ответить своему врагу, — просто неверный расчет, обреченный на провал. Христианское воспитание порождает нелепых уродцев, вечных инфантилов, которые умеют только получать ото всех по полной программе, никогда не понимая за что.
