Книга Отель `Калифорния` - Наталия Медведева

Настя захохотала: «Саша, я просто вижу эту картинку. Ты в коротеньких штанишках — «ни у кого таких нет!» — сидишь на полу и собираешь конструктор. Ты весь вспотел, сопли текут у тебя, но ты собрал и орешь благим матом «плативной» маме: «Я соблял! Я соблял!» Хотя ты букву «эл» тоже не выговаривал», — и Настя представила других таких саш из москвы-ленинграда-киева, сидящих по всей Америке в тараканьих квартирах, пьющих «Априкот бренди» или что-нибудь похуже, и мечтающих наебать Америку.

— А что ты так радуешься, Настя? Сама-то, что? Вся в долгах из-за композитов, еще хуй знает чего. Бегаешь на какие-то нелепые интервью. Сколько это будет продолжаться, ты думаешь? Ну поснимают тебя еще пару лет, а потом? Бабий век короток, Настенька!

Настя бросила в Сашу отскочившим от стены мячиком. Саша действительно всерьез не принимал Настину работу. Она порой ловила его недоумевающий взгляд, когда показывала вырезки из каталогов, журналов. А когда она получала чеки от Джоди, он совсем сникал и не понимал будто — «за это платят?». Настя сама была виновата в такой его реакции. Она никогда не говорила с гордостью: «моя работа… мои снимки… я снималась для рекламы сигарет…», она легко относилась к удачам. И еще — она стеснялась. Да, она стеснялась идти с портфолио к студии фотографа, где у дверей уже стояли другие модели — тоже с портфолио, причесывающие волосы, переставляющие фотографии, показывающие новые композиты… И все это для того, чтобы быть взятой для рекламы каких-нибудь шелковых трусов. А заработанные деньги потратить на «шелковые трусы» — телефонные счета, электричество, газ, рент… То, что моделинг никакого отношения к искусству не имеет, Насте уже было ясно. Фотография еще как-то могла претендовать на это. Но сегодняшние Мэн Рэи и Родченки тоже должны были зарабатывать на «шелковые трусы». Если предположить, что искусство единственная форма для выражения правды, то правда на фотографиях заключалась в японской «Тойоте», стоящей в гараже с дистанционным управлением, который в свою очередь находится в доме с самой надежной системой алармов[60], еде и хранятся «diamonds are forever»[61].

— Я, Саша, не отношусь так к твоей профессии. Хотя по тебе видно, что ты нефтяник не по призванию, а потому, что твои родственники решили, что Саша должен иметь высшее образование. Ну так тебе и беспокоиться не надо, у тебя уже придуман беспроигрышный вариант — «дура Розка» с ее мужем!

Настя подумала, что сама она тоже не очень умная: «Когда человек хочет быть пловцом, он не идет учиться на агронома. А я сижу в Лос-Анджелесе! Откуда здесь моде взяться?!»

Роман сидел за стойкой — ему звонила одна из его girl-friend, мексиканка Хэйди. Он закончил телефонный разговор тем, что крикнул ей: «Fuck you! Leave me alone!»[62]И налил себе бренди.

— Все-таки вам хорошо. Вы хоть и ругаетесь, но близкие люди. А мне даже поговорить с ней не о чем. Она, может, и не дура, раз у адвоката работает… Я ее последний раз выебал, так извини, Настя, как на помойке извалялся. Просыпаюсь ночью, лежит какая-то баба, пахнет от нее как-то странно. Зачем она в моей постели лежит?

Роман всегда очень откровенно рассказывал о своих приключениях. И о их, вместе с Сашей, прошлом. «Как можно относиться к женщине серьезно, если при ней же — ну и что, что на другом языке! — говоришь, что от нее воняет?!» — всех своих американских подружек они презирали.

Под балконом квартиры был слышен голос Семена. Он специально там стоял, давая знать, что готов как-то послужить, то есть быть приглашенным. Саша бросил ему пять долларов. Тот должен был пойти и купить еще «Априкот бренди». «Смотри, свинины не купи!» — довольный Саша любил так пошутить над религиозным когда-то евреем Семеном.

— Сейчас он нам расскажет, как черножопый готовится к возвращению. Обратно к овцам! — «Черножопым» Саша называл парня из Ашхабада.

Парень действительно подал просьбу о возвращении в Советский Союз. В его компании, в компании Семена и своего двоюродного брата Леньки Саша чувствовал себя командиром. Почему Саша зазывал к себе в подчиненные калек, почему не хотел командовать людьми другого уровня? Он объяснял это нелюбовью к американцам, тем, что ему не о чем с ними говорить: «Они дальше своего Бэйкерз филда ничего не видели!» Bakersfild находился где-то за Сан-Фернандо, где Саша проработал по специальности пять месяцев. На заводе по производству масел. Chief engineer[63]Алекс должен был залезать в громадные цилиндры и брать пробу масла. Жить Саша должен был там. Его поселили в огромный дом с ветераном Вьетнама. «Этот хуй вьетнамский сидел с утра на игле! У него на стенах висело оружие. Он приходил ко мне в комнату ночью с винтовкой. Там народец жил, как в фильме «Деливери». Саша получал там десять долларов в час. Но тратить их было не на что, и он все время лежал и пил. В то, что он стал колоться, Настя не верила.

Семену дали оставшееся мясо. Он рассказал, как «джуйка» устроила ему интервью для работы, но ему не в чем было идти, и он пропустил интервью.

— Семен, как тебе не стыдно? — не выдержал Роман. — Ты ведь доктор каких-то наук, еб их мать! А ты, Сашка, лучше бы помог ему, раз так любишь с ним общаться.

— Я помогу. У тебя же есть накопленные деньги, Семен? В матрасе, небось, хранишь? На следующей неделе пойдем в специальный магазин, для таких вот жирных, как ты. Купим тебе костюм! — И Саша налил всем бренди не из пинты уже, а из обыкновенной бутылки в 0,75.

Семен действительно был в Риге «доктором». Он защитил диссертацию в двадцать пять лет. Но потом с ним что-то произошло и он ушел в подполье — стал изучать тору и хибру. Четыре года он боролся за выезд в Израиль — голодовки даже устраивал! — и добился-таки визы. Приехав же в Израиль, он стал бороться, чтобы выпустили оттуда: «Я этому козлу одноглазому так и сказал — Сталина на тебя нет!» Израиль Семен ненавидел, как Саша Америку.

— Почему мы все из Советского Союза такие выродки? — захмелевший Ромка сидел на полу у телевизора.

— Вовсе не все! Барышников, Ростропович, Солженицын! Они так же дрыгают ногами, пилят на виолончелях и обсирают Советскую власть!

— Которой будет шестьдесят два года, милый Саша! — фыркнула Настя.

— Ее вообще с лица земли стереть надо!

— Руки коротки! У меня там мама живет… И вообще, что это, какая-нибудь южноамериканская деревня, где переворот произошел вчера?

— «Камунистум, партизанум… ту-ту-ту!» — Саша прошелся очередью из воображаемого автомата. — «И врагу никогда не добиться, чтоб склонилась твоя голова, дорогая моя столица, золотая моя Москва!» — пропел он, противореча себе же.

Наутро в гараже Настя своей машины не обнаружила. Объяснение пришло от Друга через два дня. Машину украл Арчи.