Книга Наследство разоренных - Киран Десаи

Лжесвидетельский бизнес процветал. Ловкий делец купил подержанный «Геркулес» за тридцать пять рупий и колесил по городу, ускоряя дела. Когда родился первый и единственный сын, отец сразу увидел в нем наследного принца. Маленький Джемубхаи уверенно обхватил пятью пухлыми пальчиками указательный палец отца, увидевшего в этом жесте доказательство силы и доброго здравия. Когда сын подрос, его отдали в миссионерскую школу.

* * *

Каждое утро мать затемно будила Джемубхаи, чтобы он успел повторить уроки.

— Ну, еще чуть-чуть… Спать хочу, пожалуйста! — умолял сын, не открывая глаз, изворачиваясь и вырываясь. Мать выдергивала его из постели так толком и не проснувшимся. Это предрассветное время так и не стало для него своим, эта предутренняя тьма дакойтов и шакалов, странных ночных звуков, не предназначенных для ушей младшеклассника епископской Хлопковой школы. Вставал он, ничего не видя перед собой, но знал, что окружен спящей родней, свисающими с потолка и с карнизов связками, свертками, пучками разных цветов и очертаний, привязанными к деревьям буйволами с металлическими кольцами в носу. Невидимая мать поливала его холодной водой, растирала сильными натруженными руками, втирала в волосы масло, старалась освежить его спящее сознание, но Джему казалось, что руки матери выдавливают мозг из головы.

Кормили его как на убой. Каждое утро мать подносила к его губам полную миску молока, подернутого золотистыми блестками жира, и заставляла выпить до последней капли. Сливки в животе, в голове мысли о школе, на шее — разукрашенный красными и желтыми метками тика мешочек камфары, чтобы отогнать заразу. Отец сажает его на багажник велосипеда и доставляет в школу.

При входе — портрет королевы Виктории. Платье как будто из здоровенного занавеса, на голове кружевной чепчик. Величественное выражение ее жабьей физиономии внушало Джемубхаи удивление несоответствием внешности монархини и могущества ее империи. Чем больше он удивлялся, тем больше проникался уважением к королеве и к Англии.

Под эгидой бородавок Ее Величества Джемубхаи вызрел в чудо местного масштаба. Он мог прочитать страницу, закрыть книгу и оттарабанить прочитанное чуть ли не слово в слово. Числа в его голове складывались и умножались как будто сами собою, ответ выходил чистеньким и обработанным, как с фабричного конвейера. Зрение отца при взгляде на сына затмевали радужные вспышки ослепительных видений.

Джемубхаи стал центром семьи, объектом любви, почитания — и откармливания. Дочери отошли на второй план.

Сам вундеркинд, однако, не спешил определить свои устремления, про гражданскую службу первым упомянул отец.

* * *

Парню четырнадцать, он первый по всем предметам. Мистер Мак-Куи, директор школы, пригласил отца Джемубхаи и предложил представить сына на конкурсный экзамен, позволяющий занимать должности в колониальной администрации.

— Способный парень. Ему бы в суде работать.

Отец и сам над этим задумывался. Не просто в суде ему работать, а судьей! Его сын преодолеет иерархические барьеры. Его голову может украсить дурацкий белый парик. Судья — сын, отец за кафедрой свидетеля. Они вместе будут вершить это смехотворное правосудие.

* * *

Отец посвятил в свои планы сына. Их фантастичность заразила Джемубхаи. Именно эта наивная оторванность от почвы помогла мечтам отца и сына воплотиться в жизнь. Рекомендованная квота местных жителей в штате гражданской службы — пятьдесят процентов. Цифра недостижимая в верхних эшелонах власти. В нижних звеньях она перевыполнена с лихвой, здесь надеяться не на что. Чем выше, тем жиже представлено туземное население.

* * *

Джемубхаи получил стипендию для обучения в епископском колледже, по окончании которого отбыл в Кембридж на судне «Стратнейвер». По возвращении направлен в далекий штат Уттар-Прадеш.

* * *

— А слуг — тучи! — уверяет повар. — Сейчас вот я один остался.

Он начал работу в возрасте десяти лет, на жалованье в половину этой цифры. Пять рупий, самый мелкий подсобник чокра в кухне клуба. Помогал отцу, работавшему там же поваром-кондитером.

В четырнадцать лет — следующая ступень карьеры. Судья нанял его за двенадцать рупий в месяц. В те времена еще было весьма важным знать, что если привязать к туловищу коровы, перегоняемой на соседнее пастбище, горшок со сливками, то к концу дня в горшке окажется свежесбитое масло. Что мясо можно хранить в подвешенном за ручку зонтике, закутав его москитной сеткой.

* * *

— Все время в разъездах, Саи-беби. Три недели из четырех. Только уж когда совсем дожди донимали… Дедушка ваш сам машину вел. Только ведь дорог-то, сами знаете… Ни асфальта, ни мостов. Часто на лошади приходилось, верхом. Где речка глубже, течение быстрое — и на слонах. Мы всегда перед ним прибывали, с обозом, на волах. Мебель везли, фарфор, ковры, палатки — все, что надо. Носильщики, курьеры, стенографист… Печка для палатки-ванной. Даже мурга-мурги в клетке под телегой. Не наши мурги, привозные, и яиц от них больше было, крупные такие…

* * *

— Где вы спали?

— Всегда палатки ставили. Для дедушки вашего большой шатер, с палатками для ванной, гардеробной, столовой. Кашмирские ковры, серебро… Дедушка ваш к обеду всегда переодевался, даже в джунглях. Смокинг, галстук-бабочка… Да… А мы вперед спешили, и когда дедушка ваш прибывал, все уже готово было, и все дела на тех же местах, на тех же страницах, как он на прежнем месте оставил. А если что не так — ох и сердился же он! И все по часам, все по расписанию, так что все мы научились часы читать. В половине пятого я подавал вашему дедушке обеденный чай на подносе…

«Бедный чай», послышалось Саи, и она звонко рассмеялась.

* * *

Судья по-прежнему, с тем же непроницаемым выражением лица глазел на шахматную доску, но горечь британских воспоминаний исчезла. Теперь он обратился мыслями к гастрольному периоду своей гражданской службы.

* * *

Жесткий график бодрил, обширные полномочия ласкали самолюбие. Судьба вознесла Джемубхаи выше тех, кто веками помыкал его предками. Стенографист, например, из касты браминов. Вон он, вползает в свою крохотную палатку. А Джемубхаи укладывается в резную тиковую кровать, плотно занавешенную москитной сеткой.

Повар с утренним чаем.

В половине седьмого ванна. Вода нагрета на открытом огне, отдает дымком, на поверхности плавает пепел. Пудра на лицо, помада на прическу. Похрустывает подгоревший на открытом огне тост, обильно намазанный мармеладом.

В полдевятого — выезд в поля. Свита из местного начальства, присоединяются все заинтересованные и просто зеваки, жаждущие насладиться священнодействием властных персон. Прислужник прикрывает Джемубхаи зонтом. Замеры полей, проверка соответствия документации и реальности. Местные поля дают не больше десяти маундов риса или пшеницы с акра. Кинь по две рупии на маунд — и вот чуть не вся деревня в долгу у банья. Но никто не ведает о том, что сам Джемубхаи все еще в долговой кабале, что в далеком Пифите, штат Гуджарат, сидят на рынке, почесывают пятки и ждут очередных платежей заимодавцы, вложившие деньги в его образование.