Книга Семейная реликвия. Ключ от бронированной комнаты - Елена Зевелева

«Бис! Браво! — скандирует зал. — Молодцы! Так держать и дальше! Комсомол — это настоящий резерв партии!» — Буря оваций не утихает.

Тут под шумок на сцену выходит еще один выпускник истфака, несколько отличающийся своим достаточно независимым и даже слегка развязным внешним видом от предыдущих ораторов. И смело подходит к микрофону.

«А от меня лично, — говорит он, глядя на все более и более удивленные лица в президиуме, — большое спасибо царскому правительству! За то, что вовремя продало Аляску!»

— Ну да ладно, Оль, это шутка, конечно, хотя и сегодня все это повторится, посмотришь, только уже в несколько ином виде. На новом, так сказать, витке исторической спирали, когда все давно уже не о партии, а о деньгах наперегонки говорят. Лучше посмотри вокруг. Постарели-то как все наши. Узнать лица, конечно, можно. Но изменились здорово за это время. Все как будто даже нафталинчиком попахивают… Не кажется тебе?

— Мы с тобой, Ленок, тоже не молодеем, к сожалению, душа моя. Смотримся утром в зеркало и кажемся сами себе такими же, как и прежде. А на самом деле — давно уже не те и мы с тобой. Не такие молодые, да и качества совсем другого. А вот насчет нафталинчика ты это, конечно, здорово подметила. Все держится только на любви к профессии и ответственности нашего и всех предыдущих поколений. Сама знаешь, молодежь нынешняя даже в МГУ остаться работать не стремится. О какой аспирантуре или докторантуре может сегодня идти речь? Зарплаты-то какие нынче у вузовских преподавателей? Курам на смех, да и престижа ноль. Само понятие успешности изменилось, шкала ценностей совсем иная. Вспомни, что молодежь говорит и что нам с экрана постоянно твердят: «Если ты такой умный, то почему ты такой бедный?» Пошлость, на первый взгляд, вопиющая, но определенная сермяжная правда в этом есть, согласись, — ответила ей Ольга. — Даже не правда, а настоящая философия нашего непростого переходного времени. Так что анекдотец твой, моя дорогая, тоже нафталинчиком, как и все мы, пропах. Сегодня лучше как раз рвануть на Аляску, чем в аспирантуре остаться. А тем более — пойти работать в музей, но уже даже не Октябрьской революции!

— Народ, понимаешь ли, давно выпивает и закусывает, а вы что же, решили до конца, что ли, всех выслушать? Этот очередной автобиографический экскурс нашего бессменного оратора академика Волина так внимательно слушаете, будто он вам сейчас на самом деле скажет что-то такое, чего вы никогда в своей жизни не узнаете? Одурели, что ли? — раздался сзади громкий голос их бывшего университетского приятеля Мишки Чебышева. — А ты для чего здесь пристроился? — спросил он почти заснувшего под бесконечные выступления ораторов и воркование подруг, принявшего при дегустации не одну «сотку» Витьку Малышкина. — Тоже мне, впередсмотрящий. На боевой пост, можно сказать, человека поставили. Таких девчонок ему доверили. А он… — Чебышев махнул в сердцах рукой. — С тобой, позорник, мне все ясно. Ладно, милые дамы! И ты, гусар-схимник! Все быстренько вперед, к вешалке, как и договаривались, и сразу на выход. А я вас сейчас на несколько минут оставлю. Мне нужно еще пару таких же, как и вы, «ботаников» и их друзей, спящих «энтомологов», выловить по рядам. И все. На этом моя задача в стенах альма-матер закончится. Через десять минут бегом в кафе. Стройными рядами. Без всяких промедлений. Все понятно? И тебе, наш замечательный дегустатор? Ну, тогда по коням…

Вскоре шумная компания бывших однокурсников гурьбой ввалилась в распахнутые двери до боли знакомого им еще со времен учебы небольшого стеклянно-бетонного здания расположенной здесь же, на территории, эмгэушной столовки. Сколько свиданий здесь назначалось, сколько времени здесь было проведено за жаркими спорами, сколько романов да романчиков родилось и закончилось в этих нетронутых временем стенах — посчитать, видимо, не дано некому. А сколько водки, вина и пива за этими спорами выпито, сколько любимых студентами пирожков с ливером по шесть копеек за штуку, называемых в просторечье «сиська-пиписька-хвост» съедено — и подавно. Здесь-то и собирались почти всегда участники перманентно проходящих в университете традиционных сборов всех факультетов. Истфак в данном случае особой оригинальностью не отличался.

Опоздавшие быстро расселись за свои столы, заранее выделенные организаторами встречи для разных компашек, включавших наиболее близких друг другу по студенческим временам людей. Ольга заняла свое место рядом с Еленой, развернула завернутый в салфетку столовый прибор, состоящий из алюминиевых вилки, большой столовой ложки и гнущегося во все стороны ножа. Осмотрела скудное, как во времена учебы, содержимое стола, включающее непременный салат оливье в розетке, несколько пирожков с мясом перед каждым, краковскую колбасу и ломтики красной рыбки, мясное ассорти на общем блюде в центре и конечно же, как всегда, большое количество выпивки, которого, по ее разумению, вполне хватило бы на батальон бравых солдат. Потом подняла глаза и, о чудо, сразу же натолкнулась на пристальный взгляд сидевшего прямо напротив нее Андрея.

— Привет, Андрюша! Сколько лет, сколько зим!.. Похоже, заграница тебя не испортила. По виду, во всяком случае, ты тот же самый Курлик, что и был. Знаешь, зачастую встретишь сейчас бывшего знакомца, который энное количество лет за бугром прожил, и в ужас приходишь: толстый, обрюзгший дядечка, даже мужик, или широченная, толстая, оплывшая тетка, прямо деревенская баба, только одетая современно, предстают перед тобой. Но ты не переживай, к тебе это абсолютно не относится. Ты, смотрю, в хорошей, даже очень хорошей спортивной форме, подтянут, энергичен, бодр и весел. Я бы даже сказала, выглядишь, как тот самый «моряк, красивый сам собою». Или как маленький нежинский огурчик. На все пять баллов! — опередив Ольгу, быстро выпалила целую тираду Елена, не забывая при этом активно налегать на закуски.

— Это они, приехав домой, тут же от сытой да спокойной жизни за рубежом расслабляются, — с ходу подхватила Ленкину тираду сидящая с набитым студенческой закусью ртом соседка Андрея по столу говорушка Люба Колотыркина. — Наше бы им пережить. Все, что свалилось на головы за годы перестроек да реформ. Они бы по-другому себя вели, вернувшись на Родину. Повезло, если честно, им, девчонки. Сильно повезло. Я бы за это с удовольствием выпила. Жаль вот только, мне в их число попасть не довелось. Ну, давай, Андрюша, не тяни, наливай свой граненый. За тебя! За твои успехи! Молодец! Мы все тебе от души завидуем, так и знай. И очень рады за тебя. Ты все сделал в своей жизни правильно, не в пример нам.

— Наш Андрюша, по нему сразу видно, и в Европе тонус российский высоко держит, и сумасшедший ритм московской жизни ничуть не теряет, — подхватив Любкин тост и чокнувшись стаканом со всеми соседями по столу, добавила вездесущая Лена.

— Вы так обо мне, девчонки, рассуждаете, как будто бы я не живой и здоровый рядом с вами здесь сижу, а и впрямь где-то совсем далеко от вас, за морями, за долами сейчас нахожусь, — не выдержал Андрей, спокойно наливая тонкой струйкой в свой стакан привычной со студенческих лет «Московской».

— Да пойми, мы любя. И потому комплименты как бы эзоповым языком тебе делаем. Может быть, мы заигрывать так с тобой начинаем? Пробные шары, можно сказать, кидаем. Ты это исключаешь? А совсем напрасно. Ведь я слышала, что ты сейчас в разводе, да? — спросила с нескрываемым любопытством Люба.