Книга Ностальгия - Мюррей Бейл

— Тогда что же вас интересует? — спросил он.

Луиза отвернулась и нахмурилась.

— Зачем вы все усложняете? Мы же всего-навсего в отпуске, — улыбнулась она.

Борелли кивнул и откинулся на сиденье.

Автобус мчался по мышасто-бурой равнине от полудня к закату. Линию горизонта прорывали лишь заросли мимозы и нагромождения валунов. Тут и там на полпути взгляд различат возделанные поля, главным образом сладкого картофеля, кое-где — маиса. Эти четко прочерченные прямоугольники — творение человеческих рук — выглядели здесь явно неуместными. Справа показалась деревня.

— Леон хотел бы сделать несколько фотографий, — внезапно сообщила миссис Кэддок. — Вы не возражаете?

Услужливый Гэрри Атлас хлопнул в ладоши, дважды, громко и резко, привлекая внимание водителя. Тот сбавил скорость.

— Ах! — воскликнула Шейла.

С обочины вспорхнули голуби-клинтухи; один врезался в лобовое стекло. Автобус покатил дальше, к деревне.

— Какие краси-и-вые! — прошептала Саша, выходя. — Вы только гляньте на нее!

Деревенские женщины расселись на корточках вокруг кухонных костров: глянцевые темные тела, бритые головы. Девушка, совсем юная, с огромным животом. Вайолет Хоппер и Луиза Хофманн обе сдвинули на лоб солнцезащитные очки и заинтересованно улыбались, не говоря ни слова. Миссис Каткарт — кому-кому, а этой нахальства не занимать! — подошла и будто ненароком встала рядом с одной из групп. Бледнокожая, с дамской сумочкой; словно бы отягощенная избыточным бременем — тут и лишняя светло-голубая кофта, и солнцезащитные очки, и золотые часы — и собственной плотью, что камуфляжем драпировала первооснову, костяк и череп. Впечатление усугубляли, или даже подчеркивали, забранные наверх волосы: явственно на калиологический[18]лад. Прическа колыхалась из стороны в сторону, точно хрупкий цветок. Напротив, бритые головы селянок — скульптурные, плавно перетекающие в контуры тела — были ближе к первоистокам. И однако ж миссис Каткарт стояла себе где стояла, будто так и надо. Остальные почувствовали себя неловко. Каждый шаг по белесой земле отдавался чуть ли не грохотом.

Луиза наблюдала за Борелли: тот рассматривал девушку. У девушки были полные, волнующие губы; на руке красовался яркий амулет. Ощутив на себе взгляд Борелли, она прикрыла ладошкой рот.

— Я бы остался тут на годик-другой, — сообщил Гэрри Атлас Норту. И многозначительно подтолкнул его локтем. — Что скажешь?

Внезапно Норт шумно откашлялся. Каткарт заглянул в ближайшую круглую хижину: путешествия должны быть познавательны. А миссис Каткарт неодобрительно поморщилась. Не иначе вонью потянуло. Или это грязь так пахнет?

Косоглазые козы наблюдали за происходящим; собаки, покрытые язвами и струпьями, бродили туда-сюда среди черепков. Потрясая деньгами и тыкая пальцем, Хофманн попытался купить у женщины ожерелье, но она только смеялась и оглядывалась на подруг. «Отлично, отлично, вот так, просто замечательно», — приговаривал Кэддок, снимая крупным планом женщин, и детей с раздутыми, точно воздушный шар, животами, и коз, и кухонную утварь, и хижины. И поспешно перезаряжал аппарат в тени — трясущимися от нетерпения руками.

На земле валялись огромные раздавленные насекомые. Сухой ветер расшвырял хрупкие трупики среди хижин. Наклонившись, Норт порылся в пыли, под стать геоманту, и исследовал находку: Locusta migratoria, саранча перелетная. Переднеспинка широкая, срединный киль — желтый с черным (стадная фаза). Типично короткие усики. Интересно, а не происходит ли слово locust (саранча) от слова lobster (лангуст)? А что, очень даже может быть. Здесь саранча — истинное бедствие: была ли? ушла ли? Во многих странах используется в пищу. Компенсация, возмездие.

— Снимите с меня это, кто-нибудь! Быстрее! — завизжала Саша, затыкая уши.

— Кто это сделал? — возмутилась Вайолет.

Гэрри снял длинную саранчу с Сашиного плеча и раздавил каблуком. Деревенские старухи так и зашлись беззубым смехом, только побрякушки зазвенели. Собаки подняли лай, забегали кругами. Туристам показалось, что их одобрили или, по крайней мере, признали — и за такой короткий срок!

Ублаготворенные, Каткарты вернулись к автобусу. Дуг одобрительно ухмыльнулся. Народец — что надо. Кое-кто из женщин встал на ноги, тряся грудями; любопытные детишки облепили металлическую дверь. Водитель завел мотор.

Прежде чем подняться в автобус, миссис Каткарт наклонилась к одному из детей:

— И как же эту малявочку зовут?

Мальчуган ткнул себя в грудь:

— Оксфорд Юниверсити Пресс.

— Она спрашивает, как твое имя, — ободряюще произнес Дуг.

Мальчик кивнул.

— Оксфорд Юниверсити Пресс.

— Очаровательно. Дуг, дай ему монетку. А кем ты хочешь стать, когда вырастешь, милый?

Мальчуган поднял глаза на миссис Каткарт. Водитель принялся разгонять на холостом ходу четырехцилиндровый двигатель.

— Хочу стать туристом.

2

Тяжелый камень; бордюр со скосом. А если не обрезан наискось, тогда кромки сливаются с небесами цвета цемента (пасмурными, стало быть). Водосточные трубы домов, очертания вязов и столбов, контуры носа и лба расплываются в воздухе, ни дать ни взять амеба или оптическая протоплазма — по контрасту с поразительно ясной прозрачностью Южного полушария. Здесь ощущалась несокрушимая устойчивость. Неряшливое величие. Даже сам воздух дышал стариной.

Незыблемость (камень), древнее могущество парламентских мест и госучреждений, каменные персты и голубиный помет: все серое, все придавлено собственной тяжестью и полито дождем.

К порядку, к порядку! Время проложило в городе каналы, зато разгладило английские лица. В автобусе, изнывавшем от респираторных проблем, наша группа постепенно продвигалась к центру, по руслу в обрамлении домов и подстриженных наискось изгородей, что немедленно смыкались позади (африканские джунгли, лабиринт в Хэмптон-Корте); однако ж уже в центре обнаружилось, что никакого «центра» и нет.

А есть что-то еще. Мимо стремительно проносились сверкающие «роллсы»/«бентли», и высокие кебы на дизельном топливе (в высшей степени практично!), и «ягуары», темные «даймлеры» с золотой полоской на боку, нанесенной вручную (терпение: по наследству досталось!), и еще — миниатюрные «трайамфы», труженики-«хиллманы», «морганы» и бессчетные «моррисы» — мили и мили «оксфордов» и «майноров», под стать выровненным рядам домов. Однако ж в то же время Лондон мгновенно развеселил приезжих. Не только крохотными приоконными ящиками для цветов и даблдекерами цвета герани, но и языком — снова родным. Повсюду — осмысленные сообщения. А еще — веселость, подспудная и вместе с тем конкретная, в принятии городских фарватеров и, как следствие, в пешеходной упорядоченности. Сколь облегчают жизнь регулировщики, и «зебры», прочерченные на ровном асфальте, не чета африканской всхолмленности, и нейлоновые рукава английского бобби, из ткани особого, флуоресцирующего цвета (опять-таки в высшей степени практично!). Возможности и, пожалуй, даже вероятности: просто развеселый праздник какой-то.