Книга На новой земле - Джумпа Лахири

Он оглядел маленький участок Акаша, — мальчик сделал аккуратные кучки вокруг торчащих из-под земли карандашей и пластмассовых игрушек. Они закопали также монетки — много монеток, почти всю мелочь, что была у него в карманах.

— Когда вырастет сад? — крикнул Акаш из бассейна — он стоял на четвереньках, проводя по воде игрушечной лодкой.

— Скоро.

— Завтра?

— Не так скоро. На это требуется время, Акаш. А ты помнишь, что мы учили сегодня утром?

— Да! Да! — И Акаш громко продекламировал числа по-бенгальски от одного до десяти.

Ночью, когда Акаш заснул рядом с ним, он написал миссис Багчи открытку — решил, что так будет более надежно, чем посылать сообщение по мейлу с компьютера Румы. Он купил открытку с видом на залив Элиот, со всеми этими парусниками и паромами. Сам он залива не видел и вообще-то не любил посылать открытки из тех мест, в которых еще не побывал, но в данном случае выбора у него не было. Он составил текст на бенгали, на всякий случай, чтобы Рума не поняла, если увидит. «Я сажаю небольшой сад около дома Румы, — начал он. — Акаш подрос и посещает бассейн. Погода стоит приятная, дождей почти нет. Надеюсь, скоро увидимся в Праге». Он не поставил подписи. Он поискал в своем бумажнике и вытащил сложенный листок бумаги, на котором был записан ее адрес. Теперь он носил три адреса в бумажнике — сына, дочери и миссис Багчи, они хранились прямо за его правами и кредиткой. Он заполнил адрес по-английски, сверху написал ее имя.

Интересно, а где здесь находится почта? Что, если он попросит у Румы марку? Что она может заподозрить? Он, конечно, мог отвезти открытку назад в Пенсильванию и опустить в ящик там, но это выглядело бы глупо. Что же такое соврать Руме? Решено, он скажет, что ему надо отправить счет. Да, счет, это вполне уместно. В двух милях от их дома он видел почтовый ящик, он может кинуть туда открытку по дороге в аэропорт. Только пока надо ее спрятать. Ну и куда же? В этой комнате вообще ничего невозможно скрыть — сплошные гладкие поверхности, все углы на виду, даже шкаф практически пустой, только пара его рубашек висит на плечиках. Каждый день, он не знал, когда именно, Рума приходила в его комнату, чтобы заправить постель, забрать в стирку грязную одежду, вытереть капли воды на стенках раковины и душевой кабины, оставшиеся после приема душа. Он сначала решил положить открытку во внутренний карман пиджака, но ему было лень шевелиться. Немного поколебавшись, он вложил ее в путеводитель по Сиэтлу, лежащий на прикроватной тумбочке, а потом на всякий случай даже убрал его в ящик.

Он снова взглянул на спящего внука, его длиннющие ресницы и мягкий овал щек, и вспомнил своих детей, которые в детстве так же сладко спали. Внезапно он отчетливо понял, что ему не доведется увидеть Акаша взрослым человеком, вряд ли он доживет даже до окончания школы. Как жаль! Какая все-таки грустная штука — жизнь. Он попытался представить себе, как будет выглядеть подросший Акаш, когда он, наконец, займет эту комнату и начнет запирать дверь, как в свое время Рума и Роми. Наверное, внук вырастет красавцем, ведь он впитал лучшее от обеих рас. Э, ладно! Что толку грустить? Что будет, то будет, смерть неизбежна, он и так слишком долго живет на свете. И на его совести есть черные пятна — ведь он тоже повернулся спиной к родителям, когда сбежал от них на другой континент в надежде построить новую жизнь в Америке. Он бросил своих родителей, что уж тут играть словами. Он предал их во имя своих амбиций, во имя собственного благоденствия, которое сейчас стало ему так не важно. Вздохнув, он поцеловал мальчика в теплый лоб, разгладил пальцами золотой завиток над ухом и выключил свет, погрузив комнату в полную темноту.

В субботу утром, за день до отъезда, отец закончил свои посадки. После завтрака он повел Руму на экскурсию. Кусты были еще совсем маленькие, посажены довольно далеко друг от друга, а земля вокруг них засыпана мульчей, но отец сказал, что они должны вытянуться, и показал рукой, до какой высоты они вырастут к следующему лету. Он объяснил Руме, как надо за ними ухаживать, сколько воды требуется выливать под корни и что делать это можно лишь после захода солнца. Он показал ей место под крыльцом, где приготовил бутылку с жидким удобрением, которое время от времени нужно добавлять в воду для полива. Рума слушала его очень терпеливо, согласно кивая головой, но думала о своем и плохо следила за ходом его объяснений.

— Почаще проверяй, чтобы не было жуков, — сказал отец, снимая насекомое с листа и сбрасывая его на землю. — Гортензия в этом году не будет обильно цвести. Цветы будут голубые или розовые в зависимости от кислотности почвы. В дальнейшем тебе придется ее подстригать.

Рума кивнула.

— Твоя мать всегда любила гортензию больше других цветов, — продолжал отец. — По крайней мере, в этой стране.

Рума взглянула на кустик с большим интересом. Раньше она этого не знала.

— Следи за тем, чтобы помидоры не падали на землю. — Отец нагнулся, чтобы поправить хрупкий стебель. — Видишь, я их подпер довольно основательно, но, может быть, придется подвязать еще раз — повыше, когда стебли вытянутся. Ни в коем случае не давай почве пересыхать. Если на улице очень жарко, можно полить их и два раза в день. А если начнутся заморозки, а томаты еще не созреют, собери их, заверни в газету и положи в темное место — они, что называется, дойдут. Да, и срежь стебли дельфиниумов перед зимними холодами, тогда на следующее лето они будут лучше расти.

— Может быть, ты сам сможешь это сделать, — тихо предложила Рума.

Отец неловко поднялся, держась рукой за бедро. Он снял бейсболку и вытер лоб тыльной стороной ладони.

— Я не смогу, я же отправляюсь в путешествие. Я уже купил тур.

— Я имею в виду, когда ты вернешься из своего путешествия, баба.

Отец поднес руки к глазам и внимательно оглядел ногти с въевшейся вокруг них чернотой. Затем поднял голову и окинул взглядом сад, деревья и лужайку.

— Ты живешь в хорошем месте, Рума. Мне нравится твой дом. Только это твой дом, а не мой.

Рума ожидала сопротивления, поэтому продолжала говорить:

— Ты мог бы занять весь нижний этаж. И конечно, ты мог бы ездить во все эти путешествия, мы бы тебе совсем не мешали. Акаш, — обратилась она за поддержкой к сыну, — а что ты скажешь, если даду останется у нас жить? Ты будешь рад?

Акаш в восторге запрыгал по бассейну, стреляя в их сторону водой из резинового дельфина. Он отчаянно закивал головой, выражая полное согласие с такой прекрасной идеей.

— Конечно, я понимаю, это серьезное решение, — продолжала Рума. — Но для тебя ведь так будет лучше, разве нет? Для всех нас. — Она не замечала, что по ее лицу текут слезы. Отец продолжал стоять, не подходя к ней, не делая никаких попыток ее утешить, просто ожидая, когда она успокоится.

— Знаешь, я не хочу стать тебе обузой, — проговорил он наконец.

— Ты не станешь. Наоборот, ты будешь такой поддержкой… Пожалуйста, баба, не надо принимать решения сейчас, просто обещай, что подумаешь над моим предложением.