Книга Третье дыхание - Валерий Попов

Чувствительность ее тогда прелестной казалась, за это я ее и любил.

И осталась такой – только не радость мы уже вдыхаем, а больничный аромат.

“Прощай, комнатка”! – чуть было не напомнил ей. Но с комнаткой, где вся жизнь прошла, тяжелей прощаться. Скомкать это надо! За рукав ее потянул.

– Прощай, комнатка! – сказала дрожащим голоском и ладошкой махнула.

Помнит! А думал – ты один? Вместе все прожили.

А может, тут продержимся?.. Так! Еще кто-то нужен, чтобы /меня/ вести? Такого рядом не видно. Придется самому.

Тяжелую сумку (что я там напихал?) повесил на шею, руки протянул к ней.

– Ну, пошли? Быстрей уйдем – быстрее вернемся!

Она почти безучастно позволила проволочь себя через двор, потом – через улицу, но вдруг на углу она ухватилась за поручень у витрины, с отчаянием глядела на наш дом.

– Веч! Ну не отдавай меня! Я буду хорошая – обещаю тебе!

– Да не волнуйся ты… Вернешься!

Поручень не отпускала. С отчаянием – сам почти стонал! – отколупывал по одному ее побелевшие пальчики. Оторвал – и дальше она уже не сопротивлялась.

…Всю жизнь мы с ней потратили на то, чтобы выбраться с унылых пустырей в центр, – и вот ржавый троллейбус волочет нас обратно, скрипит: “Не задавайся! Знай свое место. Сюда вот, сюда!”

Из роскоши тут только старое кладбище – а дальше уже совсем безнадега идет. Да и какая может быть “надега” за кладбищем?

Серые сплошные бетонные заборы, заштрихованные дождем. Проломы замотаны колючей проволокой. Когда-то каждый день с ней так ездили на работу, жизнь безнадежной казалась. Вырвались-таки! И – назад? Ей спасибо! Сидит вздыхает – будто я в этом виноват!

Улица Чугунная! Суровые места. Улица Хрустальная – без всяких, впрочем, признаков хрусталя. Величественные своды троллейбусного парка – тут заканчивается городское движение и вообще, видимо, все.

Но нам, что характерно, дальше надо. Не думал раньше, что за концом жизни что-то есть. Придется заинтересоваться. Вон даже какие-то светящиеся окошки подвешены вдали. Но нормально уже туда не попасть.

Дождь нас мочит на пустыре, а она даже и прятаться не пытается, мокнет насквозь. Мол, ты хотел этого – смотри. Дождя я не заказывал!

А тут уже и не твоя зона – это ты там где-то мог диктовать: то царство разрушилось. А здесь – бегать будешь и почитать за огромное счастье, когда транспорт какой-нибудь тебя подберет. И за концом жизни что-то есть. Третье дыхание… но уже сбивчивое, увы! Что есть, глотай – раз вовремя не остановился, осваивай, гляди во все глаза: все это, можно сказать, для тебя дополнительный подарок. И тут из-за какого-то мертвого угла вдруг драненький автобусик вывернул, с каким-то удивительным номером: 84-А! За отчаянием – только хохот и остается: 84-А! Надо же!

Залезли. Тепло, уютно, тускло – и даже люди переговариваются. И какие-то окна снова пошли, потом – какие-то темные небоскребы без окон – элеватор, что ль? Чувства, выходит, не умерли – и здесь реагируем еще.

А больница – это ж вообще старинная усадьба, с колоннами, полукруглый дом, высокие ступеньки. Аллея могучих кленов, ровные стриженые кусты. Багровые листья, как сердца, на могучих ветках – но многие уже слетели, наткнулись на острые пики кустов. Поднялись с ней на ступеньки. Постояли на крыльце. Вдохнули сладкий гнилостный запах. За весь путь впервые поглядели друг другу в глаза.

– Вот и все, Венчик! – проговорила она.

Вышел довольно быстро – не очень уютно было там. Стоял на аллее, смотрел на остриженные сучья, сваленные под фонарем. Вдруг увидел, что кора на них вся в мелких белых точках. Птички накакали. Надо будет Бобу сказать! – оживился. Да вряд ли кому еще понадобятся твои наблюдения.

На пустой темной улице стоял. Вспомнил вдруг, как отец ее, чопорный красавец инжэнэр, говорил удивленно:

– Вы позволяете Нонне уволиться с завода? Но куда же она пойдет?

А я тогда наглый был. Думал: какой еще завод, батя, когда весь мир валяется у наших ног! С усмешкой сказал ему:

– Не волнуйтесь так! За жизнь Нонны я полностью отвечаю!

…Ответил!

Помню, как ликовала она, кружилась, пела, тоненькие ручки подняв:

“Там де-вушка пляшет кра-сивая! Краси-вая! Счастли-вая! Там девушка пляшет краси-вая! Счастли-ва-я!”

Глава 7

В сладком предутреннем, светлом сне приснилось мне то окно. Я бы увидел его и так, если бы проснулся и открыл глаза. Сон лишь немного сместил реальность, показал его прежним – вымытым, сияющим, обвитым пышной желто-красно-фиолетовой гирляндой цветов, растущих из ярко-зеленого ящика на подоконнике. Даже во сне я зажмурился, застыл… было же когда-то такое счастье! Немного еще полежал в той легкой, счастливой жизни, стараясь не шевелиться даже: шевельнешься

– и станет тебе самому ясно, что ты не спишь, надо подниматься.

Лучше – неподвижно. Не потерять то окно!

Не так уж давно – в другой жизни – я стоял перед ним, любовался гирляндой, и вдруг за стеклом появилась молодая, прекрасная девушка.

Отвернуться? Зачем? Наотворачиваюсь еще! Я помахал ей ладошкой – по взгляду ее было видно, что ждала этого, – и она тут же радостно ответила. Жизнь тогда была бурной, летучей – через минуту я куда-то умчался и про это забыл. По утрам лишь, вскоре после тихого поскребыванья Алчного Карлика, раздавалось сухое, веселое шарканье метлы – это она мела: была дворничихой и где-то училась. Откуда я про учебу-то ее знаю? Во влип! Точно: ни разу не разговаривал с ней, только улыбался. Наверное, по глазам это чувствовалось ее, что не просто она дворничиха, а где-то учится! Шарканье то сильно взбадривало – отлично начинается день, когда такая девушка дорожку тебе разметает. Помню – ликованье и какую-то наглость: хорошо это – но этого мало. Это лишь часть замечательной жизни предстоящей, малая часть, кусочек гениальной картины. Откроется гораздо больше еще.

Помню то ликованье, смешанное с ожиданием чего-то гораздо большего… поэтому я так и не подошел к ней, не познакомился… чтобы не замыкать этим жизнь. Впереди – такое еще! И правильно чувствовал. Вскоре подтвердилось это абсолютно наглядно. Стоял я у окошка, махал… тогда еще обиды от этих пустых маханий не было у нее – она тоже тогда, наверное, думала, что это лишь начало, лишь малая часть будущего счастья, поэтому не напирала, а радовалась. И вдруг я увидал, что точно над ней, этажом выше в окне, тоже стоит женщина, постарше слегка, но уже все знающая, уверенная, холеная – такие ничуть не меньше манят. Что ж, подумал я, игнорируем ее?

Зачем? Наигнорируешься еще! Жизнь быстро тебя разлюбит, если ты не любишь ее. Отомстит тут же холодностью – за твой холод. Нельзя! Тем более холода и не было вовсе во мне тогда – ну буквально весь организм перерой, не найдешь холода; только – огонь. Пусть же она думает, что это я ей машу. От меня не убудет, а женщине в таком возрасте (с молодым нахальством подумал) вдвойне будет приятно.