Книга Сто лет в России - Саша Кругосветов

Новая жизнь началась не сразу. По инерции пытался еще жить как прежде. Придумывал новые номера, выступал на студенческих вечерах. Один. Без Сашки Муретова – тот в музыку подался. Я писал тексты и участвовал в КВНах от нашего института. Вроде все неплохо было. Но – не то. Бледное повторение пройденного. То ли Саши Муретова не было, то ли Фаечки, нашей заводилы. Не было запала, задора. Пропал кураж. Нельзя войти дважды в одну и ту же реку. Штамп, конечно, но факт.

После сдачи зачетов по линии военной кафедры нас направили на месячные сборы в Североморск. Мы изучали оборудование и вооружение минно-торпедной боевой части (БЧ), такова была наша военная специализация. А также выполняли обязанности матросов палубной команды. Одетые в матросские робы и береты, мы мыли палубу, драили медяшки, чистили картошку, мыли посуду. Приняли присягу. Стали лейтенантами. На кораблях нам понравилось. Только еды было маловато. Все время есть хотелось. Тем, кто был ростом от ста девяносто, давали двойную порцию. До двойной порции мне не хватило трех сантиметров. Мы давали концерт для моряков. Сценой была палуба. Я тоже участвовал. В красивой фланелевке, которую выдавали на выходные и по праздникам, с гюйсом, в шикарных клешах с поясом и с бескозыркой на голове. Я читал «Слухи», рисовал портреты. Это было последнее мое публичное выступление. На выходные нас отпускали на берег, в город или на сопки – погреться на нежарком приполярном солнце, подкормиться морошкой. Несколько человек из наших набедокурили в городе – то ли без документов вышли, то ли выпили. Патруль хотел задержать. Куда там, рванули врассыпную – разве догонишь классных бегунов, мастеров спорта! Из шалунов получились потом серьезные люди: были такие, что пошли служить в армию, иные возглавили крупные предприятия, кто-то уехал за рубеж, теперь миллионерствует в Америке. Мог ли я тогда догадаться, что совсем рядом, всего в пятнадцати километрах от Североморска, на другом берегу Мурманского залива Баренцева моря, в Полярном, главной базе Северного флота, ходит моя судьба? Девочка Ира. Дочь Михаила, командира подводной лодки, и его жены Веры. Младше меня на десять лет. Девочка, которую я встречу еще не скоро, через пятнадцать с небольшим лет. Ира – нежная, ранимая, впечатлительная, прилежная, терпеливая рукодельница, всегда с книжкой, всегда и во всем отличница. Полная противоположность своей матери – довольно ленивой, довольно самоуверенной, довольно нахрапистой, набравшей силу командирской жене. Но тогда я ничего этого, естественно, не знал. Еще мне предстоит прожить эти непростые, неспокойные, бурные пятнадцать с небольшим.

После окончания института несколько человек из нашей агитбригады помимо работы по профессии серьезно увлеклись музыкой. Среди них, конечно, был Саша Муретов. И его жена Светочка, тоже из нашей компании. Они посещали занятия Хора любителей пения, созданного профессором Елизаветой Петровной Кудрявцевой. Первой женщиной-дирижером не только любительского, но и профессионального хора в России. Светлая женщина была, пусть земля ей будет пухом. Я с удовольствием ходил на их концерты. Долгие годы мы поддерживали такую традицию – ежегодно 7 марта собираться всей агитбригадой дома у одного из нас, вспоминать песни юности и петь их под фортепиано. Где вы сейчас, друзья моих студенческих лет? Ах, что это были за ребята! Нигде больше не вижу таких, не встречаю. Другие времена, другая молодежь. Вымерли романтики, светлые люди, чистые помыслами и делами, бескорыстные парни и девушки, пришедшие из пятидесятых, вымерли, как мамонты и мастодонты. А тогда было их время. Время людей шестидесятых годов. Может быть, и не исчезла совсем порода романтиков? Где-то живут, любят, работают их дети и внуки. Такие же, как их отцы и деды, я уверен. Только хорошо замаскировались. Дети и внуки людей шестидесятых. Если хорошо присмотреться, мы их обязательно вычислим, найдем и узнаем.

Пока еще не оттепель

Вначале, когда наступили шестидесятые, мы даже не догадывались, насколько это значительный период в жизни страны. Шестидесятые набирали ход незаметно, понемногу. 61-й – полет Гагарина, начало эры пилотируемой космонавтики. К 64-му на большей части территории страны стало работать телевидение. Происходили какие-то другие события, на которые мы вначале не обращали внимания. Не придавали им значения. У нас в институте на кафедре физики появился странный преподаватель. Худой, изможденный. Не знаю, в каком потоке он вел занятия. Может, и не вел нигде. Никто ничего о нем не говорил. Иногда можно было услышать вскользь непонятное «оттуда». Теперь мы понимаем, что такое «оттуда». Люди возвращались из лагерей.

Но здесь, на воле, мало что изменилось. Очередное напоминание об этом – специально подготовленное для небожителей, каким я, безусловно, оставался еще долгое время, – было получено мною после окончания института. Распределение прошло благополучно. У меня самый высокий бал на курсе, я могу выбирать, куда распределиться. В соответствии с распределением вышел на работу первого сентября. В отделе кадров учреждения сказали, что мне в трудоустройстве отказано. При распределении не было отказано, теперь отказано. Причина понятна. Щелкнули по носу. Я – в институт. Там звонки, скандал, переговоры. Тоже не дети, понимают, откуда ноги растут. Перераспределили. В ЦНИИ «Гранит». Получилось не хуже. Даже лучше. Работа интересная. Окунаюсь с головой. Но послевкусие осталось.

Во дворе здания на Манежном висит перетяжка «Коммунизм неизбежен!». Перетяжка выгорела на солнце. Фон стал светло-бурым, а буквы, которые когда-то, видимо, были красными, стали блекло-зелеными. Этот духоподъемный плакат я наблюдал почти пятнадцать лет.

Однажды мне довелось объехать вокруг Каспийского моря и посетить поселок Бекдаш, построенный недалеко от легендарного залива Кара-Богаз-Гол, «залива черной пасти». Посетить Красноводск (ныне Туркмен-Баши). В предвкушении поездки открыл повесть «Кара-Бугаз» Паустовского, написанную в 1932 году. Читал о розовой пене раковой икры на берегах залива. О стаях розовых фламинго. Один из героев повести говорит, что после строительства комбината по добыче минеральных солей и нефтеперегонного завода действительность превзойдет все ожидания. Кара-Бугаз и эти проклятые пустыни убьют закон энтропии. Советские люди бросят дерзкий вызов космическим законам, превратят солнечную энергию в электричество, край расцветет так, как никогда не цвели самые пышные сады. Одолевать пустыню тяжело, когда человек делает это ради своего месячного оклада, объясняет герой. Работа в пустыне – дело славы, дело высокого племени новых людей. Не упускайте из виду далеких горизонтов. Скулят лишь близорукие. Воспитайте в себе чувство времени и чувство будущего, говорит герой повести. Интересно, что я увижу? – думал я. Комбинат и завод уже построены. Всю ночь на пароме из Баку в Бекдаш меня преследуют видения городов из сверкающего радугами стекла. Города подымаются из моря и отражаются в зеркалах заливов нагромождениями хрусталя и теплых неподвижных огней. Над ними разгораются летние рассветы. Рассветы в Красноводске и Бекдаше опустили меня на землю. Море напоминает лужу – низкие глинистые берега, высыхающие мели. В портах – лес кранов. «Портальные краны, портальные краны, я выполню с вами квартальные планы». Жалкие, обшарпанные промышленные строения. Покосившиеся, запыленные, убитые деревянные хибары. Торчащее из земли искореженное железо. Ни деревца, ни листочка, ни травинки. Ни обещанной розовой пены раковой икры, ни фламинго. Пустыня. Нефтеперегонный завод выбросил целое море грунтовых вод, заливших зловонной жижей несколько квадратных километров. Бесконечные мертвые озера со следами нефти. Редкие трупы фламинго. Над всем этим висит желтая соляная мгла. И огромные выцветшие, запыленные перетяжки на зданиях. «Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество». «План – закон. Выполнение – долг. Перевыполнение – честь. Качество – совесть». «Коммунизм – светлое будущее человечества». Наглядное свидетельство, какое нас ждет светлое будущее.