Книга Закулисные страсти. Как любили театральные примадонны - Каринэ Фолиянц

Накал страстей, который ей приходилось переживать на сцене, отбирал столько сил и эмоций, что Полине некогда было думать ни о семье, ни о своем здоровье. А оно все ухудшалось. В довершение ко всему театр А. А. Бренко, несмотря на сильную труппу, обанкротился, и Стрепетова оказалась без работы. Воспользовавшись неожиданным «отпуском», Полина уехала из столицы подлечиться и попить целебный кумыс.

В это же время она узнала, что Писарев завел роман с актрисой Гламой-Мещерской. По этому поводу Смирнова-Сазонова записала в дневнике: «От Корша Стрепетова случайно узнала, что Писарев именье заложил, чтобы съездить с Гламой в Крым. А в это имение вложено 9 тысяч трудовых денег Стрепетовой…

Писарев не дает жене второй закладной на имение, отговариваясь тем, что не знает, где бумаги… Глама рассказывает, что она с Писаревым каждый месяц посылает Стрепетовой деньги на содержание детей. Стрепетова все крепилась, когда ей рассказывали за кумысом о житье-бытье ее мужа с Гламой, но тут не вытерпела, сказала, что она стерва.

1884 г. 15 марта. Стрепетова была. Страшная опять стала, желтая, худая. Постом ездила в Москву по делам, была у свекрови, все старое и всплыло. Муж ее в переписке с детьми и, если что нужно передать ей, передает через детей; так, он просил их сказать матери, что долг ей скоро заплатит, принят на казенную сцену. Стрепетова думала, что на петербургскую, и написала ему, чтобы он не лишал ее куска хлеба, что тогда ей придется уйти.

24 апреля. Стрепетова была постом. У нее несколько раз был Писарев, просил позволения повидать детей. Первый раз она ушла из дому, во второй раз приняла сама – встретила просто: „Здравствуй, голубчик!“ И поцеловала. Он сконфузился, ждал совсем не того, сцены или истерики. И все следующие разы она принимала его так же. После его ухода рыдала, а при нем была спокойна».

В другом месте Смирнова-Сазонова записала: «Стрепетова… разбирала при мне свой сундук, показывала бумажник Стрельского и мундштук Писарева, потом, хлопнув по связкам писем, объявила: „От двух любовников“.

Вынимала свои венчальные свечи, стихи, переписанные рукой Писарева, еще кое-какие тяжелые воспоминания…»

Она никогда не забывала о нем, хоть и старалась отвлечься в работе. Разрыв с мужем мучил Полину, она, быть может, и рада была вернуть все обратно, да характер не давал…

Вернувшись в Москву, Стрепетова почувствовала, что слишком ярки воспоминания, слишком свежи обиды, слишком близки «некоторые» люди, и потому она оставила столицу. В тридцать один год Полина явилась в Петербург, чтобы начать все сначала.

Ее дебют в Александринском театре все в той же «Горькой судьбине» был вполне успешным, дирекция подписала с ней контракт. Однако петербургские театралы особых восторгов не выказывали, а труппа вообще встретила актрису прохладно. Такой прием пробудил у Стрепетовой обычную реакцию – она повела себя вызывающе, чем спровоцировала уже открытую враждебность. В результате, в Александринском театре началась многолетняя борьба за первенство между двумя выдающимися актрисами того времени – Полиной Стрепетовой и Марией Савиной, притом что делить им было, собственно, и нечего – у актрис были разные амплуа. И виновата в этом была именно Стрепетова со своим скверным характером. Полине удавалось вывести из себя светскую Савину и довести до того, что эта дипломатичная женщина, завсегдатай аристократических салонов, вступала с ней чуть ли не в рукопашную.

Лишь общенациональное горе смогло сблизить, правда, совсем ненадолго, двух актрис. В 1891 году в Поволжье случился ужасающий голод. Полина Стрепетова, никому не говоря ни слова, отправила с сыном на Волгу все свои драгоценности – абсолютно все. Когда об этом все же стало известно, Савина по достоинству оценила поступок соперницы. Так же она поддержала Стрепетову и через год – в Саратове Полина помогла актерам заезжей труппы, которые остались совсем без средств из-за отсутствия сборов. Стрепетова отдала нуждающимся коллегам все бывшие при ней деньги совершенно безвозмездно.

К сожалению, короткое перемирие быстро закончилось. Никакие личные качества не помогли актрисам примириться навсегда.

Не происходило примирения и с мужем. Отношения Стрепетовой и Писарева становились порой совершенно театральными. Смирнова-Сазонова писала: «Муж два раза водил ее за нос, не отнимая надежды, что, может быть, он к ней вернется. Бывал у нее, виделся с сыном. Услыхав раз, что он болен, она сама привезла к нему больного ребенка, но муж оказался здоров, а с Висей сделался истерический припадок. Теперь она просила мужа прекратить свои посещения. Говорит, что любовь к нему совсем убита…»

Но любовь любовью, а театр театром. Снова из дневника Смирновой-Сазоновой: «Надежда (еще одна актриса Александринского театра. – Ред.) рассказывала про Стрепетову, как та Савину иначе никак не зовет, как подлая и стерва. Стрепетова посылала Висю к отцу просить, чтобы он за мать заступился. Тот сделал все, что мог: отказался играть с Савиной в “Грозе”».

А затем произошло наиважнейшее событие в жизни Полины Стрепетовой. Она вышла замуж за Александра Дмитриевича Погодина, ревизора департамента железнодорожной отчетности, внука известного историка Михаила Петровича Погодина. Молодому мужу было двадцать восемь лет, а жене – сорок три. Почти все знакомые (и незнакомые) смотрели на этот брак недоверчиво, а то и осуждающе. Только это нисколько не мешало новобрачным чувствовать себя абсолютно счастливыми.

Молодой Александр Погодин, по слухам, был влюблен в актрису, так сказать, заочно. Он долго просил о встрече наедине, и наконец Полина Антипьевна согласилась. Александр пришел в ее гримерную и увидел «стареющую горбатенькую женщину с огромными страдальческими глазами», но внешность Стрепетовой нисколько не умерила его любви…

Вот что писала по этому поводу Смирнова-Сазонова: «1891 г. 1 мая. Стрепетовой 43 года, она вышла за 28-летнего Погодина. Вся родня, в том числе Тертий Иванович Филиппов, в отчаянии. О своей свадьбе они объявили родне так: молодой Погодин ввел за руку сияющую Стрепетову: „Поздравьте! Это моя невеста, или, лучше сказать, жена, потому что она беременна“. Те так и окаменели и четверть часа с мыслями собраться не могли.

Стрепетова при всех бросается на шею к родне своего мужа и называет ее „милый дядюшка!“ Пишет из Крыма письма, точно 18-летняя институтка: „Когда-то я увижу мою милую Лиговку“. Говорят, что Висаря, когда она представила ему своего жениха, сначала фыркнул – не поверил. Потом, увидев, что это серьезно, сказал ей будто бы: „Нет тебе моего благословения“».

В дневниках Смирновой-Сазоновой рассказывается и о том, как Стрепетова познакомилась с Погодиным. «Первый раз она с ним познакомилась на чтении „Крейцеровой сонаты“. На другой день он к ней пришел с тетрадкой, принес свою исповедь. Она лежит с мигренью, он ей читает исповедь. Она наконец просит его перестать, с ней дурно, в глазах темнеет. Он оставил ей исповедь и ушел. Она ее и читать не стала. После этого он стал ходить к ней, она или не принимала его, или извинялась, что куда-нибудь спешит, надевала калоши и шапку, он просил позволения проводить ее, но она садилась на извозчика и уезжала.