Книга Прекрасная посланница - Нина Соротокина

Матвей очнулся от своих скорбных мыслей на пороге каретного сарая, которому на этот раз выпала роль узилища. Далее последовала безобразная сцена, после которой князь, что называется, начисто отрубился. Он пребывал в высоких, скорбных размышлениях, когда почувствовал, как по его телу шарят быстрые и ловкие руки солдата. Его обыскивали! Его, офицера русской армии, обыскивали, как мелкого ворюгу. Мало того, что когда лезут под мышку, раненое плечо отзывается нестерпимой болью, но ведь и унизительно.

— Ты что это шаришь? Ты что меня лапаешь, как продажную девку? — завопил Матвей и боднул охранника головой в живот, а левой рукой умудрился ударить под дых. Охранник сложился пополам, но в следующее мгновение Матвей был отброшен в дальний угол сарая. Офицер, который, казалось, безучастно наблюдал за обыском, пришел на помощь солдату.

— Батюшки мои, что ж вы делаете-то? — взвыл Евграф и метнулся за Матвеем, словно надеялся поймать барина на лету.

Не поймал, зато получил от офицера свою порцию затрещин. И только когда дверь в каретный сарай закрылась, он смог добраться до бездыханного лежащего Матвея. Падая, тот ударился затылком о выступающее бревно. Крови вроде не было, но сознания тоже не было.

9

Матвей очнулся, стащил мокрую тряпку с головы, сел. Сколько же он провалялся? Хотелось бы знать, закат розовеет в маленьком оконце или, наоборот, восход. Если восход, то пора собираться на кару смертну.

«Уроды, — с негодованием подумал он про поляков. — Мы для них под Данцигом жизни не жалеем, а они мелкой подлостью отвечают на добро!»

Левой рукой он ощупал затылок. Шишка с кулак, парик вкупе со шляпой спасли его от открытой раны. Боль не столько мучила, сколько раздражала, отвлекая от нового ощущения — он слышал. Ему даже казалось, что он слышит лучше, чем раньше. Он отлично различал дальние голоса двух спорщиков, которые не могли поделить рыжую кобылу. Да это они из-за моих коней спорят, подумал он с негодованием. Все, пропала карета! Ну и черт с ней… Он продолжал проверять слух, как пробуют на вкус затейливую еду. Ага, а это мыши шуршат в углу, а это сапоги скрипят у часового. Видно, пленников стерегут по всем правилам.

Он осторожно повернул голову. Евграф сидел рядом и спал, свесив голову на грудь. Матвей ткнул его в бок. Тот сразу проснулся, заморгал белесыми ресницами.

— Что делать-то будем? — тихо спросил Матвей.

— Очухались, слава те господи. А я все думал, как я вас бездыханного на себе поволоку?

— Куда поволочешь?

— Дак спасаться надо от бандитов-то, бежать. Дождемся ночи, а там, как бог даст.

— Он тебе даст, держи карман шире, — проворчал Матвей. — Хорошо хоть в подвал не посадили. Барский дом не замок, здесь подвал используют по назначению для хранения битой говядины и свиных туш, а не для живых людей.

— А вы, барин, не богохульствуйте. Вы поешьте лучше.

— Здесь-то ты как еду раздобыл?

— Дак попросил. Стукнул в окошко. Поляки тоже люди. Вот хлеб, грудинка копченая. Жиру много, а так ничего. Есть можно.

— И то правда. На расстрел лучше сытым идти.

— Не пугайте вы меня, Матвей Николаевич, — строго сказал Евграф.

Матвей усмехнулся и принялся за еду. То, что денщик его трус отменный, он давно знал. В атаку прямо никогда идти не мог, все за чужие спины прятался. И чуть что, находил себе работу — вытаскивать раненых с поля боя. И, понятное дело, поступал он так не из сострадания к несчастным, а исключительно чтобы найти себе занятие и заглушить страх. А вот сейчас они с денщиком попали в серьезную передрягу. И что? Матвей весь на нервах, а Евграф хватается за какие-то мелкие подробности жизни, грудинку, вишь, достал. Но при этом сохраняет полное спокойствие. Или денщик по обыкновению боится заглянуть правде в глаза?

В то время как князь Козловский совершал свою скромную трапезу, в барском доме, в комнате, соседствующей с польскими знаменами и глобусом, а точнее, через два помещения от штаба, происходил очень важный для нашего повествования разговор. Комната ранее была спальней и, судя по нетронутому интерьеру, выполняла сейчас ту же функцию: занавесочки, салфеточки, гора подушек на покрытом шелковым одеялом ложе.

В комнате находились трое: мужчина средних лет в форме ротмистра польской кавалерии, очаровательная молодая дама, не будем темнить — Николь де ля Мот, и аскетичного вида священник в коричневой сутане. Его имя тоже разумнее сообщить сразу — аббат Арчелли. Да-да, тот самый, к которому ездил Шамбер.

Разговор шел по-французски.

— Уверяю вас, господин аббат, — горячо и уже с раздражением в голосе говорил ротмистр, — это идеальный случай. Другого может не представиться.

— Может быть, но для выполнения вашего плана я должен надеть партикулярное платье, а это противоречит уставу церкви, здравому смыслу и, в конце концов, моим моральным принципам.

Мадам де ля Мот с негодованием надула губки, мол, о каких моральных принципах ты говоришь, мышь серая!

— Но русский не идиот. Он не поверит, что армия конфедерации захватила в плен католического священника и посадила его под замок.

— Но аббат не имеет права расставаться с сутаной!

— Даже во имя великих принципов?

Священник искоса глянул на де ля Мот, покраснел, но не сказал ни слова. У них уже состоялся ранее разговор на эту тему, в котором Николь дала понять, что ввязывается в сложную авантюру исключительно ради денег. Аббат тогда дал ей жестокий отпор, подчеркнув, что им движет лишь забота о благе человечества.

— Многоуважаемая пани все уже давно поняла, — продолжал ротмистр, — а вам приходится объяснять элементарные вещи.

Еще бы пани не понять, если она сама предложила этот план. Головка у Николь работала великолепно. Как только она глянула в подорожную и увидела русскую фамилию — «князь Козловский», все решилось в одну минуту. Осталось только уговорить этого спесивого индюка. Ну и компаньона ей навязали в Варшаве! Вздорный, обидчивый, скаредный, высокомерный, при этом мрачный и необщительный. Более того, Николь подозревала, что он не шибко умен. Но это был не ее выбор. Кто знает, может, именно такой человек нужен, чтобы надавить в России на соответствующие государственные пружины. И она ему поможет. Но для этого не надо подчеркивать при каждом случае, что он главный, а Николь приставлена к этому идейному борцу только для прикрытия. Ха-ха!

— Конфедерация дала слово, что обеспечит безопасность вашего путешествия. В Польше это легко сделать, но Россия непредсказуема. А здесь вас довезут в целости и сохранности до самого Петербурга. Более того, в вас будут видеть спасителей.

— Но я должен буду во время поездки с русским играть несвойственную мне роль частного лица, — проворчал аббат, начиная сдаваться. — И нести противоестественную игру.

— А в Петербурге вы будете вести естественную для монаха игру?