Книга Зубы дракона - Александр Прозоров

К двум часам, когда настала пора забирать главврачиху, зубов не осталось совсем. Зато и болеть было нечему. Я даже довольно бодро поболтал с Галиной Павловной — милой женщиной лет сорока, люто ругающей начальника Комитета здравоохранения Корюкина за дурь.

Сюрприз меня поджидал вечером. Когда я забирался под одеяло, гадая, приснится долина охотников, или нет, челюсти снова стали ныть. Я шевельнул во рту — языком, и ощутил, как из десен проклюнулись остренькие кончики новых клыков…

Глава 6 Прогулка при луне

Приснилась мне Леночка Тельная, бывшая одноклассница. Но во сне она почему-то оказалась пилотом истребителя-перехватчика, и активно учила меня летному делу. Я сидел на крыле и пытался заглянуть в кабину, а Леночка тем временем выписывала фигуры высшего пилотажа. Короче, обычный ночной бред. Легче даже на душе как-то стало. И проснулся я отдохнувшим, свежим, за пять минут до звонка будильника. Все было прекрасно. Вот только десны слегка ныли… и из них высовывались крепенькие макушки новорожденных зубов.

На работе я сразу рванул в медкабинет, но Гриша Капелевич на работу все еще не вышел.

Должен честно признать, что появление новых зубов травмировало мою нежную душу намного меньше, нежели выпадение старых. Поэтому отгула я, как задумывал, брать не стал. Прокатил директора до совхоза «Шушары», сделал две ходки «налево», пока он договаривался о дешевой картошке для дома престарелых, и даже успел купить у местного самосвала двадцать литров бензина со скидкой примерно на треть. Потом привез из Комитета Галину Павловну.

А зубки тем временем росли. Бодро, уверенно, ничем не отвлекаясь. К вечеру они по размеру ненамного отличались от нормальных. А к следующему утру вымахали заметно больше нормы. И продолжали расти.

Когда я остановился за Елисеевским магазином, зубы снова начали болеть.

Галина Павловна выскочила из коричневого здания Комитета по здравоохранению злая, как голодная собака.

— Игорь, ты знаешь, что Корюкин опять придумал? — зарычала она, едва сев в машину. — Он решил отменить «скорую помощь»!

— Как это? — из вежливости спросил я, разворачиваясь в сторону Фонтанки, и зубы моментально отреагировали на звуковые колебания резкой болью.

— Он решил посадить туда вместо врачей парамедиков! Представляешь?

Нет, не представлял. Для меня важнее было справиться с резью в челюстях. Такое ощущение, словно кто-то тупым долотом выстукивал в деснах лунки под новые посадки. Хотелось закрыть глаза, съежиться и громко завыть. А надо было смотреть на дорогу, пропускать машины, едущие по главной дороге, следить за светофорами и объезжать ямы.

— Ты знаешь, кто такие парамедики? Это недоучки, которым объясняют: если у человека болит голова, делайте укол из синей упаковки, если ноги — то из зеленой. Если живот — из желтой. Они заведомо ничего не понимают в медицине! А при аппендиците и воспалении легких, между прочим, половина признаков совпадает. Что-то больной недоговорил, что-то доктор недопонял, и готово — получите труп вместо излечения! У нас что, врачей не хватает? У нас же их больше, чем в любой стране мира!

Челюсти полыхнули огнем, и я с трудом не поддался соблазну вдавить педаль газа и влететь мордой под несущийся в правом ряду «Камаз». Секунда ужаса, хруст, металла — и никаких болей… Нет, наоборот, пропустив пешеходов, я очень осторожно вывернул на набережную и, не разгоняясь больше сорока километров в час, покатил в сторону моста Ломоносова. Пламя, разгоревшееся во рту медленно, словно лава, растекалось по телу, отчего, казалось начинали закипать мышцы, пузыриться кожа, раскалываться кости и плавиться суставы, оно заползало в голову, грозя смести все мысли, превратить содержимое черепной коробки в пароходную топку, сжечь все существо человеческое — все желания, память, навыки, привычки, превратить все с единый спекшийся комок шлака, и от всего этого кошмара хотелось, сжать с силой виски и завопить от бессилия…

Включить указатель левого поворота, пла-авное нажатие на педаль тормоза, воткнуть пониженную передачу. Пропустить психа на «Тойоте», пусть его кто-нибудь другой задавит. Теперь медленно отпускаем педаль сцепления и нежно нажимаем на газ, поворачивая руль.

Одному богу известно, каких сил мне стоило сохранить очаг спокойного сознания во взбесившемся от боли мозгу и предельно аккуратно доехать до Звенигородской.

— Игорь, нам в среду, на следующей неделе, детишек из детского дома надо привезти. С Новоизмайловского проспекта. Сделаешь? — спросила, выходя, Галина Павловна.

— Нет проблем, — сумел я выдавить судорожную улыбку.

— Тогда до завтра?

— До свидания…

До сих пор не представляю, как мне удалось открыть ворота гаража, загнать машину на шпалы, отключить массу. Только заперев створки я закинул к потолку голову, распахнул пасть и громко, изо всех сил заорал.

— А-а-а-а!..

Стало немного легче. Я несколько раз быстро присел. Двадцать приседаний заменяют таблетку аспирина. После двух таких «таблеток» мне удалось более-менее взять себя в руки и переодеться. Открылась дверь, заглянула Вика из столовой на первом этаже.

— Игорь, что случилось?

— Молоток на ногу уронил, — соврал я.

— Предупреждать надо. У меня из-за твоего вопля две бабки компотом подавились, и одна котлетой. Еле откачали.

— Хорошо, предупреждаю: через десять минут снова будут вопли.

Выражение розового, распаренного Викиного личика стало озабоченным.

— Что, опять молоток уронишь?

— Рессору уроню. Причем на ту же ногу.

— Ага… — выражение озабоченности сменилось задумчивостью. — Пойду, скажу, что ты новый магнитофон проверяешь…

Дверь закрылась. Я, опираясь на стул, несколько раз быстро отжался, потом несколько раз присел и, наконец, громко, от всей души, заорал. Боль озадаченно отступила. Во всяком случае, до дома доехать смогу… Я запер гараж и бодрой трусцою побежал на метро.

К моменту прихода домой рассудок окончательно отключился. Это видно хотя бы из того, что я отказался от «чистых», биологических методов борьбы с болью и сожрал упаковку анальгина из маминой аптечки. Самой мамули дома не оказалось — ушла на теннис. Хорошо быть пенсионером.

Огненная резь сконцентрировалась в зубах. Она вспыхивала в такт ударам сердца, разгораясь сильнее и сильнее, и не удавалось спрятаться от нее ни под одеялом, ни под подушкой. Не удавалось залить ее холодными струями душа, сбить приседаниями или подтягиваниями на турнике. Совершенно взбесившись, я вцепился зубами в угол стола, прожевал колкую прессованную фанеру, выплюнул.

Зубы хотели есть, жрать, хавать, они били голодом по мозгам, словно паровой молот, и я бессильно и злобно рычал, как загнанный в ловушку матерый волк.

Течение времени не воспринималось совершенно. Не могу сказать, был еще вечер или уже заполночь, когда пылающее в сознании пламя выгнало меня на улицу.