Книга Потерянный рай - Сейс Нотебоом

— Ты слишком строго всех судишь, — сказала Аннук на прощанье, и в голосе ее послышалось что-то похожее на жалость. — Обещай мне, если это не слишком трудно, добравшись до места, забыть обо всех делах и не занимать себя посторонними мыслями. Подумай о своем давлении. Тебе уже не двенадцать лет.

Эта фраза в последнее время повторялась слишком часто. Почему, собственно, двенадцать (а не двадцать четыре или тридцать два, ведь оба эти возраста тоже давно позади), он не понимал, может быть, ей казалось, что «двенадцать» теряется в бесконечной дали. У него действительно высокое давление, артрит и другие скрытые недуги, из-за которых жизнь партнера, едва достигшего сорока, может превратиться в ад. Эрик вдруг осознал свой возраст, стремительно приближающийся к цифре, слишком часто упоминавшейся в объявлениях о смерти. Средняя величина ее возрастала после случаев массового отравления сальмонеллой в каком-то из домов престарелых, однако троица перепивших или накурившихся на дискотеке подростков, в слепом стремлении к смерти врезавшихся в глухую стену, мигом восстанавливала равновесие. Нечего об этом думать.

— …иначе получится, что ты просто выбросил деньги на ветер, — закончила Аннук.

А деньги-то немалые. Особенно в свете того, что, по словам Арнольда, есть там вообще не будут давать.

4

«Синее» метро оказалось обычным трамваем, ходившим раз в час. Они почти сразу выехали из Инсбрука и покатили по заснеженному лесу. Строка Константина Гюйгенса — «кипенно-белое кружево легкого снега» — вспомнилась Эрику и показалась лучшей из написанного о снеге в мировой поэзии. Вообще-то он лишь изредка вспоминал о Бредеро, Хоофте[30]или Гюйгенсе. По нескольку строк из Катса и Вондела, и, может быть, та строка Гортера, где упоминается о «стоящей на дерьме стране туманов» — навсегда останутся в языке, считал этот голландец, поклонник Шекспира и Расина, но ими вполне можно ограничить знакомство с отечественной классикой.

Ослепительно сиял снег, серый туман родных полдеров отпускал его. Невесомое белое кружево украшало деревья, крыши, поля. Кроме него, до Игле, конечной станции в маленьком городке, доехало всего двое пассажиров. Церквушка, просторные дома, увенчанные сложенными из некрашеных бревен мезонинами, в которых по-прежнему размещаются сеновалы или мастерские, стены украшены изображениями святых в интерпретации местных художников. Дощечка с выписанным готическими буквами названием «Альпенхоф» указала ему путь: прямую тропу, ведшую в гору. Было скользко, Эрик, обутый в городские башмаки на кожаной подметке, несколько раз едва не упал. Задыхаясь, он взобрался наверх, увидел заснеженный сад, за ним — сложенное из камня длинное низкое здание. И запаркованные возле него «БМВ», «ягуары» и «вольво», прибывшие, если судить по номерам, из Лихтенштейна, Швейцарии, Германии… даже из Андорры. Об этом Арнольд не рассказывал. Он говорил только о симпатичном персонале, который ко всем относится одинаково, и необычайно привлекательной, неформальной обстановке в заведении.

— Кроме того, Эрик, дополнительные connaissance du monde[31]тебе не помешают, а лишний кислород после двадцати лет редакционной горячки нисколько не повредит.

За стеклянными дверьми проходили куда-то люди в белых купальных халатах. Последний шанс сбежать.

— Трус.

— Да, Аннук.

Он вошел. За стойкой восседала дама, судя по цвету лица, только что вернувшаяся из Тенерифе, впрочем, с тем же успехом она могла проводить час-другой ежедневно внутри штуковины вроде тостера, которыми наверняка оборудован их солярий. Фрау доктор Никлаус. Эрик назвал свое имя, и фрау доктор немедленно его перевела:

— Herr Sontag! Herzlich wilkomen![32]

Казалось, уже несколько дней она полна нетерпения: когда же наконец появится Эрик. Он был немедленно представлен даме по имени Рената, распоряжавшейся в столовой. Та тоже нетерпеливо ожидала его прибытия. До поцелуев, правда, дело не дошло, но, подводя Эрика к двухместному столику у окна, который ему предстояло делить с Herr Doktor Krüger[33]из Регенсбюрга, она чуть приобняла его, словно предлагая тур вальса. Он будет рад такому соседу, не правда ли?

— Я выбрала для вас столик с видом на горы, Herr Sontag, поскольку вы прибыли из Голландии, а там нет гор. Ваш курс официально начинется с завтрашнего дня, но уже сегодня можете пообедать здесь. Или поешьте в деревне прежде, чем начать курс, — последняя трапеза на воле, так сказать. Как вам будет удобнее.

Оказывается, это — деревня. Он развесил одежду, разложил книги, как всегда надеясь, что теперь-то найдет время почитать для собственного удовольствия, потом, немного отдохнув, отправился обедать в деревню. В «Золотом гусе» Эрик, ради соответствия названию, съел порцию гуся и запил его густым австрийским вином. Едва он пустился в обратный путь, как повалил снег, крупные белые хлопья закружились перед глазами, мешая отыскать верную дорогу, а то, что за Blauer Burgunder[34]последовала пара Himbeergeist[35](последняя трапеза, как никак!) только усугубило ситуацию. В постели он собирался почитать брошюрку, полученную от фрау Никлаус, но, следуя правилу Маймонида («не навреди!»), отказался от этого намерения. Ибо чтение сентенций вроде: «Überreichliche Mahlzeiten wirken auf jeden Körper wie Gifte und sind Hauptursachen für alle Krankheiten…[36]» могло дурно сказаться на процессе усвоения не столько даже гуся, сколько вина и шнапса. Осознавая, что, впервые совершив смертный грех — нажравшись перед сном, — попал в ужасное с точки зрения статистики положение по уровню содержания калия, магнезии и кальция в крови, он принял решение не просыпаться до утренней гимнастики в Wald[37]и погрузился в милосердный мрак…

5

…о происходившем в ту ночь в лесу нам известно больше, чем ему. Пришельцу из Нижних Земель не стоит беззаботно засыпать под сенью гор. Окно оставалось приоткрытым, холодный ветерок гулял по комнате. Что-то снилось человеку, лежавшему в постели, но сны эти забылись, а в глубине леса сова, неслышно для него, уносила в когтях очередную жертву, а где-то срывался с места вспугнутый олень; назавтра, во время прогулки, Эрик наткнется на темные следы, оставленные ими в снегу. Но то будет днем, а проснувшись поутру, он увидел освещенную восходящим солнцем цепь гор, слегка тронутых розоватым светом, словно начищенные до сахарного блеска острые зубы, испачканные кровью.