Книга Арена - Никки Каллен

— О, Жозефина, — произнёс он ласково, точно нашёл меня в игре в прятки за креслом.

На столе стоял ужин; «будешь?» — спросила я. Он попытался встать, наткнулся на свои переломы. Я помогла ему, подложила подушки и почувствовала нежность, такую дикую, что захотелось сломать ему нос.

— Венсан, скажи, я красивая?

— Да, — сказал он и взял свободной рукой бутерброд с гусиной печёнкой и огурцом.

— Нет, я же некрасивая, посмотри на меня! — закричала я. — Я трое суток ждала тебя, думала, с ума сойду, как русская баба, не мыла голову, не чистила зубы, не переодевалась, изгрызла ногти под корень, а ты врёшь, будто я красивая! — и стукнула его по здоровой коленке кулаком. Он ойкнул и уронил бутерброд в постель.

— Дура.

В Африке мы прожили ещё месяц — пока заживали его рука, рёбра и колено. Все даты жизни и все свои фильмы он помнил; и, казалось, всё в порядке; если не считать разговора с полицией с глазу на глаз. Меня никто не обидел, наоборот, принесли невероятно вкусный кофе и рассыпчатое печенье; «моя жена печёт, научилась у жены миссионера», — сказал инспектор; дело было в том, что аборигены видели Венсана во время шторма вовсе не в море, а в лесу. Трое суток он там жил и охотился, сидел у костра, пел страшные песни; «они его очень боятся, повторяют: «Страшный человек, странный человек» — то один, то другой; он переспал с одной из их женщин — лёгкого поведения, поэтому они не переживали. Полез на дерево за плодом и упал; они думали, что он умер, но он очнулся через час, побрёл к морю, шатаясь, будто пьяный; и упал в него, и его понесли волны, вот тут они подумали: точно умер; но его принесло ещё через несколько часов обратно приливом». «И что мне делать с этой историей?» — спросила я инспектора. «Посмотрите за ним — вдруг он болен чем-то хитрым, в мозгу, и это можно найти и вылечить». Я шла по пляжу, неся недоумение в себе, как стакан с горячим, вот-вот уроню, пальцы не выдержат, и вдруг увидела эту раковину — розовую с голубым; опал и сапфир; она была всё ещё на камне, продержалась весь шторм, исчезновение и лечение Венсана; свидетель преступления; «смотри, что я нашла»; он бегал по номеру, разговаривал по сотовому с новым режиссёром; обернулся: «ага», и всё. Я надулась, как воздушный шарик, села на кровать; «чего ты, заяц?» «ты забыл про раковину». «О, это та самая, о которую ты порезалась? Я думал, просто ещё одна большая раковина, вы с ней стояли на свету, не увидел, прости», — такой идеальный, такой принц; я упала ему на плечо и простила, забыла, решила: неправда…

Мы вернулись в дождь; все покупки в складках, их и не вынимали; «ну, хоть загорели чуть-чуть» «никто и не поверит, что мы лето прожили в Африке» «а мы никому не скажем» «скоро осень, у меня экзамены» «а у меня фильм». Я навезла всем подарков: ткани, статуэтки, маски, чашки, свитки — всем родственникам, Анне; но всё было лень позвонить. Он читал сценарий в своей комнате, я — книги в своей. «Хочешь чаю?» — кричали мы друг другу; я спускалась на первый этаж, мы ставили чайник, включали телевизор, смотрели шоу и клипы, делали бутерброды с докторской и майонезом или заказывали сложные французские блюда из ресторана; а иногда говорили: «пошли в ресторан!» — и шли, но не в этот, в доме, а в круглосуточную китайскую кафешку, где когда-то брали еду, кисло-сладким пахло на весь квартал. Ходили мы всегда ночью; это было красиво: горели два красных фонарика над ступеньками и шёл дождь — холодный, прямой, как разговор о деньгах; мы в одинаковых белых куртках с капюшонами. Венсан умел есть палочками; в этом кафе они были из светлого дерева, с резьбой; а я нет, и он учил меня, и официант-китаец; но я оказалась бездарна, и мне приносили вилку. Вообще, это было счастливое время, сходились все пасьянсы и звёзды. Венсан стал собирать для меня свои фильмы; а съёмки нового начались в конце августа, он был про Русско-турецкую войну. Венсан взял себе роль второго плана — турецкого вельможи: хитрый, колючий взгляд, красный шёлк, изогнутый меч, пистолет с золотом, ромашка в зубах — рекламные фотографии уже обошли толстые глянцевые журналы. «У тебя в семье нет специалистов по русским войнам? чтобы можно было с ними помириться; мы, кстати, можем оформить как официального консультанта, знаешь, хорошие деньги платят»; я засмеялась, Венсан обиделся: «ты смеёшься из-за денег? в твоей семье их презирают, потому что они управляют миром, а не вечные ценности и космический сенат? а я люблю деньги, они дают мне счастье думать самому»; «нет, просто это совпадение; мой дядя Лео действительно изучает русские войны, он писатель, пишет исторические детективы, и археолог, весь его дом завален всякими черепками… просто я боюсь, что он не согласится, он живёт очень замкнуто, с семьёй почти не общается; я его ужасно люблю, почти как мужчину, он молодой, рыжий, и глаза удивительные — золотистые, как подсолнухи». Но всё-таки я позвонила, дядя Лео согласился; они познакомились, и Венсан ему понравился; «он очень цельный, очень талантливый, не знаю, почему он выбрал тебя, ведь ты совсем молодая»; но не обидел меня, я тоже задавалась этим вопросом…

— Жозефина, я схожу за сигаретами, — крикнул он снизу, я читала нечто потрясающее — «Турецкий гамбит» Акунина, который дядя Лео дал Венсану; Венсан сказал: «прочитаю», но я перехватила; «купи мне "Марс"» «ладно», — и хлопнул дверью; я посмотрела на время: час ночи; ещё пара страниц про воздушный шар, двадцать страниц тётиной древнерусской литературы; а потом я поняла: Венсан опять ушёл, исчез… Я бросила книгу, натянула свитер, надела носки, потом заставила себя вернуться к исходному положению, лечь на кровать: он просто пошёл за сигаретами… просто пошёл за сигаретами… просто пошёл за… стрелка дошла до двух, когда входная дверь внизу опять хлопнула. Ффу…

— Ты принёс мне «Марс»? — он не ответил. — Венсан, ты купил мне «Марс»? Ну, если не купил, то не страшно.

Но он не отвечал. Выключил телевизор, и я услышала его шаги. Совсем другие, словно он сменил ботинки — с лёгких кроссовок, в которых обычно ходил ночью, на классические чёрные тяжёлые. Ещё он пел и с кем-то разговаривал — тягучим, полным согласных голосом, звал по имени: «Тиберий, жрать»; и на кухне зазвенело, упало что-то, стукнулось. Я встала с кровати. Тиберий? Нашёл собаку, привёл в дом, наливает молока? Приоткрыла дверь комнаты: он стоял внизу, в гостиной, а перед ним и вправду сидела собака — огромная, чёрная, почти Баскервилей, гладкая, блестящая, как мокрый асфальт, совсем не бродячая, наоборот — аристократ; и ела из миски гору корма.

— Венсан, — позвала я, спустилась на пару ступеней. Но он не обернулся, не поднял головы. Зато меня услышала собака и зарычала. — Что это за собака? Если она тебе нравится, понимаю, она красивая; но я девчонка, я таких боюсь.

Он развернулся резко, будто в него кинули кинжал. Он переоделся — в чёрный костюм, почти смокинг, из толстовки с «Нирваной» и лёгких синих джинсов.

— Кто вы? — спросил он, новый. И я поняла: это не Венсан.

То есть это, конечно, был Венсан — и в то же время не он. Словно кто-то вселился в него, взял взаймы его внешность — повесть о похитителе тел. Сказал, мол, на рассвете встретимся, а Венсану дал тело старика-бомжа, бывшего профессора, или ребёнка-идиота и одновременно математического гения, или поэта, полного золотых слов и опиума; а может, вообще отправил в прошлое — смотреть на войны, походы, чуму, революции, чтобы он мог лучше сыграть. Дух же, взявший на время тело Венсана, моего парня, с именем цвета зелёного чая и фамилией как марка дешёвого виски, был… был недобрым, как органная музыка.