Книга Дневники голодной акулы - Стивен Холл

А теперь, именно на этом шлепке, — остановись. Прекрати воображать. Теперь игра начинается по-настоящему. Вот что очевидно, чудесно и ужасно в одно и то же время: озеро в моей голове, озеро, которое я вообразил, только что стало озером в твоей голове. Не имеет значения, что ты никогда меня не знал или же ничего обо мне не знаешь. Я мог бы уже умереть, мог бы умереть даже за сотню лет до твоего рождения, и все же — подумай об этом хорошенько, так подумай, чтобы, миновав очевидное, добраться до изумительного чуда, — озеро в моей голове стало озером в голове твоей собственной.

Позади, или внутри, или на всей протяженности трехсот семи слов, что составили мое описание, позади, или внутри, или на всей протяженности тысячи шестисот восьмидесяти трех знаков, употребленных дня этого, существует своего рода течение. Чисто концептуальный поток, не имеющий ни массы, ни веса, ни материи, не привязанный ни к гравитации, ни ко времени. Поток, который может быть виден только в том случае, если ты решишься смотреть на него именно под тем углом, под которым мы глядим на него сейчас, но тем не менее поток этот направлен непосредственно из моего воображаемого озера в твое.

Далее, попробуй увидеть все потоки человеческого взаимодействия, общения. Все те связующие потоки, направленные к людям и пролегающие между людьми, проходящие через тексты, картины, речь и комментарии телеведущего, льющиеся сквозь общие воспоминания, случайные связи, события, свидетелями которых были несколько человек, потоки, затрагивающие прошлое и будущее, причины и следствия. Попытайся увидеть этот обширнейший лабиринт озер и каналов между ними, оценить его размеры и внушающую священный ужас сложность. Эту огромную, богатую среду. Этот водный рай всех сведений, сознаний и личностей.

А теперь вернись к своему озеру, к своей легонько покачивающейся лодке. Но на этот раз пойми, что это за озеро, разберись, что представляет собой это место, и, когда ты будешь готов, перегнись через борт лодки. Вода чиста и глубока. Преломленный солнечный свет прорезает ее голубыми клиньями, уходящими вниз, в прозрачные холодные глубины. Сиди спокойно, жди и наблюдай. Не шевелись. Будь в высшей степени неподвижен. Говорят, жизни свойственна цепкость. Говорят, что при наличии половины шанса или менее того жизнь будет расти, существовать и развиваться даже в самых неблагоприятных и невероятных местах. Жизнь, говорят, всегда находит себе пути. Не издавай ни звука. Продолжай смотреть в воду. Продолжай смотреть и наблюдать.

Я пару раз перечитал этот текст. Положил страницу обратно в папку. Осушил стакан с водкой. Протер глаза. Сказал: «О господи». Налил себе еще порцию и снова тяжело опустился на диван. Мимо, не обратив на меня ни малейшего внимания, прошел кот. Холодильник гудел. Все остальное состояло из стучащего в окна дождя. Все это не имело совершенно никакого смысла, а если и имело, то я слишком устал и вымотался, чтобы его увидеть. Закрыв глаза, я сосредоточился на жжении водки, позвякивании кусочков льда в стакане и простых усилиях, требуемых для дыхания.

* * *

Я проснулся на диване посреди увиденной во сне встречи с доктором Рэндл.

— Но это же не… — проговорил я вслух и тут же осекся, поняв, что это был сон.

Пока я спал, что-то изменилось.

Мое одурманенное, лишь наполовину пробудившееся внимание обратилось внутрь, словно пронзающий тьму яркий луч фонаря, и меня поразила его неожиданная ясность. Я увидел все свое сознание, которому было четыре месяца от роду, свою шестнадцать недель формировавшуюся личность, — увидел совершенно, во всей полноте, живо и ярко, во всех деталях. Я различал даже сновидение-воспоминание, которое все еще проигрывалось где-то на заднем плане, отмечая, что лента крутится все медленнее, по инерции, теряя связность.

Оттолкнувшись от подушек, я сел на диване прямо. Ощущение ясности расширилось. Все в комнате, все предметы и их пространственные связи, все цвета, освещенность, оттенки, все давление воздуха и скачущие звуковые волны, — все это приобрело остроту лезвия бритвы, все вошло в обжигающий и слепящий фокус. Глаза мои, широко открытые и шарящие вокруг, обнаружили стакан водки, который я все еще держал у себя на коленях. Это меня ошеломило. Я поднял его так осторожно и нежно, как только мог, изо всех сил стараясь не оказать никакого воздействия на то, что происходило внутри его. Три кубика льда подтаяли, края у них закруглились, и у каждого появилась своя собственная сложная загадка асимметрии, призрачные плоскости и трещинки. Вокруг каждого кубика завивались, смешиваясь между собой, талая вода и немного более плотная водка, образуя миниатюрные погодные системы и штормовые фронты. Я думал о недолговечных цветных спиралях нефти, растекающейся в воде, о прискорбном вращении и разбегании галактики, о шестеренках маргариток в зеленой траве, приводящих в действие гигантский механизм эволюции, о водовороте сливок, разматывающих свои спиральные ветви в забытой чашке кофе, и все это являлось откуда-то одновременно, но отнюдь не мешало. Все идеально согласовывалось с прекрасной, едва ли не травмирующей действительностью субстанций, форм, движений и освещенностей в стакане. Это было слишком ясным, слишком огромным, от этого перехватывало дыхание. Я почувствовал покалывание у себя в глазах и понял, что плачу.

Какое-то движение разомкнуло мое внимание. Перефокусировав зрение, я устремил взгляд мимо стакана водки в статическое жужжание помех на телеэкране. Несколько секунд я оставался совершенно неподвижен, а потом медленно опустил стакан на пол, стараясь ни на миг не отрывать взгляда от экрана. Вдалеке, в глубинах белого шума, было нечто живое — скольжение мыслей, плывущих вперед, движущееся тело понятий и почти не ощутимых образов.

Я медленно слез с дивана на пол и пополз к телевизору, стараясь пристальнее вглядеться в рябь шипения за стеклом, свидетельствовавшего об отсутствии сигнала. Когда я приблизился, это существо меня заметило. Оно набрало скорость, чтобы скрыться из виду, и рывком исчезло за нижним правым углом экрана.

Я подползал все ближе, ближе и ближе, пытаясь снова уловить проблеск или отраженную тень этого существа в бездне необозримых пространств, образуемых помехами, и тогда —

С пронзительной электрической вспышкой экран подался вперед, и свет везде погас. Уже в темноте телевизор свалился на пол с тяжелым стеклянным стуком, а я отпрянул и в животном ужасе стал карабкаться обратно, перебирая по полу пятками и ладонями. Ударившись плечами о диван, я неуклюже на него взобрался и стал подтягивать кверху колени, пока они не уперлись мне в подбородок, после чего обхватил руками лодыжки. Все мое тело так и корчилось, отчаянно стремясь куда-нибудь убежать, но темнота, тишина и паника парализовали меня, заставили окаменеть. Я старался дышать беззвучно, но и дыхание мое, и мышление были вспороты, разрублены, разорваны в клочья. Ничего другого я не слышал, да и не видел. В комнате была кромешная тьма.