Книга Конан и тень ветра - Питер Нейл

Если бы ему было нужно, он преодолел бы эту усталость, но он убедился в том, что пока из лабиринта выбраться невозможно.

Осмотрев ноги, он к своей радости обнаружил, что жидкость, вытекающая из шаров, по-видимому, попадая на воздух, утрачивает свои ядовитые и разъедающие качества.

Ну что же, ничего другого не оставалось. Он улегся на стол и заснул.

* * *

— Я же говорил, — смеялся во весь голос барон Тевонидис. — Я же говорил, — ликовал он, подбрасывая в руке набитый кошель, полный золотых.

Авенадор и Токан радовались не так явно, но и они были тоже очень довольны. Поэт больше всех, потому что денег у него было гораздо меньше, чем у всех остальных.

— Думаю, ваш сегодняшний визит был не последним, — пробормотал, стиснув зубы, Сунт-Аграм, которого гораздо больше, чем потерянные деньги, раздосадовал сам проигрыш.

— Разумеется, мы с удовольствием придем, как только ваша милость известит нас о повторении этого благородного развлечения, — засмеялся Авенадор. — Только… — он на мгновение заколебался, — мне, вероятно, все-таки придется на какое-то время лишить себя вашего общества. Дела призывают. Я получил большой заказ от кочевников в Даити и мне не хотелось бы упустить столь выгодное предложение. Но я постараюсь закончить дела как можно быстрее, чтобы опять иметь удовольствие посетить вашу милость, — Авенадор поклонился, насколько это позволял ему выступающий животик.

Длинный ярко-красный кафтан облегал его толстое тело. Богатое золотое и серебряное шитье сверкало в потоках света, так же как и его лысая голова. Его руки Погрузились в длинную, аккуратно завитую бороду. Пальцы, унизанные перстнями, то здесь, то там выныривали из нее, как маленькие золотые рыбки.

— Мне бы не хотелось, чтобы обещанное стихотворение появилось на свет, — Сунт-Аграм злобно взглянул на поэта.

— О, господин, могу вам поклясться,

…Что ваше слово — для меня приказ, И я скорее замертво паду. Чем вдруг осмелюсь я прогневать вас. Или накличу невзначай беду…

Поэт склонился до самой земли, и кружева на ею рукавах коснулись пола. Он поклонился Сунт-Аграму так глубоко, что его меч чуть не выпал из ножен.

Авенадору это показалось смешным, но из-за не слишком радужного настроения хозяина дома он не позволил себе рассмеяться. Зато Тевонидис себя подобными мелочами не стеснял.

— Мой милый стихоплет, — заметил барон, — было бы неплохо, если бы ты, идя в гости, по крайней мере, оставлял дома свой родовой меч. Ты бываешь опасным… — ухмыльнулся он, — но только сам для себя, — добавил тут же.

Барон знал, что его искусство владения мечом гораздо выше, чем у поэта и, следовательно, дуэль ему но грозит. Однако он недооценил возможности Токана. Не прошло и недели, как по городу распространилась насмешливая песенка о лучшем фехтовальщике королевства, который предпочитает зарабатывать на жизнь заключением пари и кражами, а не фехтованием и военным искусством.

Гости покинули Сунт-Аграма, который все еще сидел за столом, опираясь подбородком на сложенные руки. Он смотрел на Конана, который лежал на призме, заменявшей ему в камере стол, и спокойно спал.

— Я подберу тебе соперников посильнее, — прошипел Сунт-Аграм, как только за гостями захлопнулась дверь и чародей мог дать выход своей злости. — Это была всего лишь только разминка. Больше из-за тебя я проигрывать не буду.

Он хлопнул в ладоши и тут же с гневом обрушился на Хинневара, который позволил себе появиться не в ту же секунду:

— Тебя никогда нет, когда ты мне нужен!

— Господин, — заикаясь, произнес помощник, — Ведь я здесь, рядом ожидал вашего повеления…

— Это ты называешь ожиданием?! Я сижу и жду, когда господин… — чародей давился от бешенства, — соизволит явиться. Надо будет, пожалуй, еще раз подумать об этой кифаре… — сказал Сунт-Аграм значительно и его руки стали перебирать воздух, как невидимые струны инструмента.

— Не-е-е-т, господин, — взвыл несчастный и пал на колени. — Я полностью в вашем распоряжении.

— Убери здесь, — велел Сунт-Аграм. — И смотри, не перепутай все снова…

— Никогда в жизни, господин, — бормотал Хинневар, глаза которого злобно сверкнули, когда он был уверен, что господин на него не смотрит. Но несмотря на это, он был верен своему хозяину, как пес, которого бьют ногой, но который всегда возвращается к той руке, от которой его не ждет ничего, кроме побоев.

Глава VII

«Цепи колдуна»

Когда Конан проснулся, было довольно холодно. Его одежда, превратившаяся в лохмотья уже во время предыдущего заключения и боя с Шарами, не защищала от холода. Но Конана это ничуть не пугало, потому что он, как киммериец, переносил холод очень хорошо.

Он открыл глаза и удивился тому, что свет исчез. Он был убежден, что сейчас день, но в его тюрьме была ночь. Он повернулся на другой бок и снова спокойно уснул.

* * *

— Сунт-Аграм, Сунт-Аграм, — стонала принцесса Мицор, — помогите мне. Это ненормальный ребенок. Ведь я беременна всего четырнадцать дней, а мне кажется, что уже наступают роды…

Чародей положил руку на вздувшийся живот принцессы. Ребенок успокоился, перестал толкать ножками и биться. Принцесса вздохнула с облегчением.

— Он как будто слушается вас, — сказала она доверчиво, повернув свое нежное лицо к Сунт-Аграму.

Чародей презрительно выпятил толстые губы, но потом спохватился и ответил ей довольно мило:

— Разумеется, принцесса, для того я и здесь. Но в одном вы правы. Это, по-видимому, ребенок какого-то колдуна. Никто не знает, что еще вытворит этот киммериец… Ну, а роды все-таки не будут такими уж скорыми.

— Как же вы не поняли сразу, что это колдун? — устремила она на него невинный взор.

Зеленые глаза Сунт-Аграма похолодели, как морской лед:

— Это не всегда видно с первого взгляда, — отрезал он, и тут же снова должен был заняться животом принцессы, потому что дитя отреагировало на повышенный тон голоса резкими толчками.

Прошло много времени, прежде чем оно успокоилось.

Но пальцы Сунт-Аграма не переставали гладить нежную и гладкую кожу принцессы. Мицор прикрыла глаза. Ей казалось, что она уже когда-то чувствовала что-то подобное. Успокоенная тишиной, нарушаемой лишь треском поленьев в камине, она закрыла глаза и погрузилась в обморочное состояние, которое временами было похоже на лечебный сон.

* * *

Конан снова проснулся и резко сел. После боя с шарами он просыпался уже шесть раз, но только трижды получал еду. Все это время он находился в темноте, но на этот раз его пробуждение произошло опять при том самом необычном свете.

Киммериец огляделся, ища взглядом своё оружие — кость. Она исчезла вместе с его предыдущей камерой.