Книга Ностальгия - Игорь Поль

Мои ребята держатся неплохо. Я бы сказал, получше, чем я сам. Несмотря на ежедневные ударные дозы химии и сброшенные четыре килограмма, я тяжело втягиваюсь в ритм. Видимо, возраст сказывается. Или сладкая гражданская жизнь с ежедневными дозами пива или спиртного. Но мне нельзя показывать вида, я сержант как-никак, и под пристальным взглядом взводного я топаю и топаю, ему и себе назло с улыбкой, похожей на оскал, и даже умудряюсь на ходу покрикивать на Гота. Если бы не взгляды отделения, которые сверлят мне спину, да не подозрительное подглядывание Бауэра, я бы, наверное, так и сел на подкосившихся ногах под грудой своих тряпок-железок. Упал на спину и лежа балдел бы, бесцельно разглядывая пушистые облака и ощущая, как по ногам перебегают обнаглевшие сороконожки. А так я раз за разом переставляю одеревеневшие ноги, сдуваю с глаз капли соленого пота, проклиная свою слабость, колючие кусты, грязь, змей, тяжелую винтовку, неожиданную мобилизацию, крикливых латиносов, жуликоватых политиков, насквозь коррумпированных чиновников всех мастей и даже Его величество Генриха… хотя при мысли об Императоре голове становится тепло и плохие эмоции куда-то испаряются. Я даже немного удивляюсь этому странному фокусу, на мгновение забыв про усталость.

А вечером, перед ужином, нас опять выстроят в санчасти, и наши битые-перебитые тела будут ширять нейтрализаторами жировой ткани, и стимуляторами мышц, и витаминами, и специальными препаратами для роста биочипов, и еще черт-те какой дрянью, от которой появляется шум в голове и предметы в глазах теряют четкость. И медичка неопределенного возраста, безучастная, как йог, в халате поверх пятнистого комбинезона, будет равнодушно трогать рукой в холодной перчатке мой съежившийся отросток, заглядывать мне под мышки и поднимать мои веки, прикладывать к груди жало автоматического диагноста, а потом прикоснется сверкающим пистолетом к моему заду или к бедру и – пшик-пшик – всадит в меня очередной заряд какой-то химии. И после скорого ужина, где мы проглотим по два обязательных брикета стандартного рациона и запьем их кто соком из концентратов, кто молоком, мы наскоро почистим броню и оружие и, шатаясь, попадаем на узкие шконки. Чтобы через пару-тройку часов подняться по тревоге и бегом совершить увлекательную двухкилометровую экскурсию по ночному росистому лесу и выдолбить в мокрой земле пополам с корнями стрелковые ячейки. И пострелять по условному противнику в черных зарослях из всего, что у нас есть. И вернуться в койки и спать аж до самого утра – до пяти часов. Не забыв перед этим почистить оружие, естественно.

16

Рев тревожного баззера вырывает меня из предутреннего сна. Они там что, озверели – вторая тревога за ночь? Толком не проснувшись, на ощупь просовываю ноги в штанины комбинезона. Скача на одной ноге, выпрыгиваю в коридор, на ходу застегивая второй ботинок. Баззер стихает, и сразу становится слышно, как где-то неподалеку бьет минометная батарея. Частое буханье автоматических минометов перекрывает многоэтажные проклятия, изрыгаемые сержантами. Злобными демонами они мечутся по казарме, пинками и тычками подгоняя полуодетых бойцов. Одеваясь на ходу, по очереди обегаю отсеки отделения. Норма. Мои уже поднялись. «Боевая тревога. Действие по ситуации номер пять», – шелестит бестелесный голос где-то в районе затылка. На бегу нахлобучиваю шлем и щелчком фиксирую разъем питания. Тактический блок тут же включается и диктует мне данные о количестве подчиненных, состоянии их здоровья и статусе вооружения. Слушаю вполуха. Беглого взгляда на череду зеленых точек с отметками комментариев достаточно, чтобы понять – все идет как надо. Расталкивая очередь у оружейной, догоняю своих. Мы двигаемся четко и быстро, выдрессированные многочисленными тренировками, семеним быстрыми мелкими шажками слева направо вдоль ряда распахнутых пирамид. Подбежать к своей пирамиде. Встать к ней спиной, просунуть руки в ремни разгрузки – раз. Руки вместе – два, щелчки карабинов, на груди и на животе – сбруя зафиксирована – три. Переступить влево. Упереться спиной в походный ранец. Руки вверх и назад, ухватить ремни, верхние крючки в плечевые пазы – четыре. Руки назад и вниз. Ухватить ремни, нижние крючки в поясничные пазы – пять. Поворот. Шажок вправо. Двумя руками ухватить нагрудный подсумок с магазинами. Рывок на себя, щелчок, фиксация – шесть. Затем левая рука – поднять клапан кобуры, правая – за кольт в пирамиде. Рывок, клапан кобуры на место – семь. Левая рука – за ствол винтовки, рывок, перехват правой за основание приклада – и М160 в руках поперек груди – восемь. Я могу выполнить все эти движения с закрытыми глазами и ни разу не ошибусь. Еще два шага, и из оружейной – долой. Встаю у противоположной стены, лицом к выходу. Пропускаю мимо себя своих бойцов. Пристраиваюсь замыкающим. С момента подачи сигнала тревоги прошло сорок секунд. Норма.

Ботинки глухо топают по обрезиненным ступеням. В колонну по два быстрым шагом спускаемся в подземный лабиринт, находящийся тут же, под зданием казармы. Тяжелая стальная плита за нашими спинами скользит с потолка и с сочным клацаньем закупоривает проход. Все напряжены и немного на взводе. Ситуация номер пять – отражение наземной атаки базы. Это вам не игрульки с учебными стрельбами. Не успеваем добежать до конца лестницы, как автоматика гасит освещение. Бетонные подземелья, густо раскинувшиеся под всей базой, погружаются в чернильную тьму. Нам она не помеха, а противнику облегчать жизнь никто не намерен. Прицельная панорама превращает всех вокруг в мертвенно-зеленых призраков. Подсветка зеленым контуром вокруг силуэта – признак дружественной цели, только усиливает жутковатое ощущение. Добегаем до отметки, указанной такблоком, и по одному падаем на жесткие лавки в бетонных выемках, оружие между ног. Что-то среднее между капониром-укрытием и огневой точкой. От нас тут ни черта не зависит, мы – последний рубеж, мы просто хоронимся тут от огня до времени. За нас все делает автоматика. Где-то над нашими головами, над многометровым слоем почвы и бетона, шевелят сейчас длинными стволами автоматические турели и излучатели, беря на прицел свои секторы огня.

– Здесь Француз, три-два, жду доклада, – на бегу бормочу я в ларингофон. Сердчишко мое усиленно трепыхается, колотится о броню. Волнуюсь.

Мои отзываются один за одним. Все на месте. В последний раз выглядываю в изгибающийся дугой темный коридор, с редкими, исчезающими в стенных выемках фигурами. Влетаю в свою ячейку. Сел. Зафиксировался. Винтовка между колен.

– Француз – Сото. Мы на исходной. Прием, – делаю доклад взводному сержанту.

– Принято. Ждать. Отбой, – отзывается Сото.

Через несколько секунд все затихает. Приходят в движение скрытые за бронированными задвижками турели оборонительной системы. Пучки коротких стволов щупают бетонные стены. Как всегда, ощущаю себя лишним под взглядами их черных зрачков. Только и остается, что разглядывать картинки, которые транслируют «мошки» из пустых коридоров. Гадаем, что происходит. Мы ждем десять минут. Еще десять. И еще полчаса. Кто-то кашлянул по ротному каналу, прочищая горло.

– Я – морской пехотинец… – начинает неуверенный голос.

– Я – оружие… – подхватывают десятки голосов.

– Я не рассуждаю и не сомневаюсь… – Мы сидим в чернильной темноте, тихо, как мыши, и негромко читаем хором свое волшебное заклинание, отгоняющее от нас злых духов неизвестности. И кажется, что автоматические турели внимательно слушают нас, шевеля акустическими датчиками.