Книга Сибирская жуть-3 - Андрей Буровский

— Дядя, вы не стойте, не стучите! Мы не пустим!

И мальчики опять пошли играть, и снова услышали стук. И опять тот же самый крик через дверь, те же самые слова, и снова никакой реакции.

До прихода родителей мальчики еще раза три бегали на стук — а это все то же самое существо. Стоит и стоит… А потом парни побежали посмотреть, здесь оно или нет, — а оно и пропало бесследно.

Вечером мальчишки стали допытываться:

— Папа, это с твоей работы?

— Кто такой? Он назывался?

— Не-ет… Такой, без ушей.

— Без ушей?! — Отец положил вилку, уставился на Петьку. — А чего еще у него не было?

— Кажется, глаз…

— Слепой, что ли?

— Может быть, и не слепой, но глаза странные какие-то.

— Нет! — замотал решительно отец головой. — Никто с работы к нам не приходил! И нет у нас никого такого, без глаз и без ушей!

— Пап… А кто это мог быть?

— Я откуда знаю? Ну, бродяга… бич какой-нибудь. Жаль, телефона нет, а так бы сразу, как заявился, и его сдать, голубчика, в милицию… Но вы ему не открывайте! Не вздумайте!

Ребята, собственно говоря, и так не думали открывать этому страшному человеку и очень надеялись больше его не увидеть. Он произвел на них впечатление куда большее, чем они признавались друг другу, этот страшный и отвратительный человек, а Вовке он даже приснился. Сон был страшный и мерзкий — Вовка лежал в кровати и не мог шевельнуться, а существо входило в комнату нечеловеческой, странной походкой, наклонялось над Вовкой, и он начинал вдруг задыхаться от чудовищного зловония.

Вовка проснулся с криком и потом еще долго ворочался, а мама тоже не выспалась, потому что дула Вовке в лицо и клала руку на лоб.

Надежды мальчиков не осуществились, и назавтра повторилось то же самое — стук и гадкая рожа под дверью. Только теперь ребята хоть и случайно, а смогли отследить еще одно удивительное явление: как только хлопает в подъезде дверь, страшный человек исчезает. Не убегает и не уходит, даже не поднимается этажом выше, а именно что исчезает… Вот он стоял на площадке, и раз — его и нету. Стоило вошедшему в подъезд пройти дальше по своим делам — этот человек опять тут как тут.

А еще Петька, которому пришли в голову первые, самые неопределенные сомнения, спросил у Вовки:

— Ты как думаешь, он дышит или нет?

— Не-а… Он только стоит, гы-гы!

Вовка зашелся было от собственного остроумия, но Петька оставался зверски серьезен, и тот примолк.

— А ты, случаем, не припомнишь, когда он вчера появился?

— А что?

— А то. Опять вздумал чер… ну, в общем, этого… поминать, чтобы он тебя побрал… Не помнишь?

— Ты сам про соседей снизу заговорил, вот тогда и постучались первый раз.

— Вчера ты сам заговорил!

— Про вчера я не помню, а сегодня точно ты! Ты начал — и сразу же стук!

Братья смотрели друг на друга, и нехороший, липкий страх заползал в их маленькие сердца, расширял их глазенки. Совсем другой страх, чем перед кусачей собакой, дворовыми хулиганами и даже перед тем, кто может взломать их квартиру и ударить топором по голове. Какое-то время они так и сидели, глядя друг на дружку в упор, и Вовка совсем было приноровился зареветь, но тут было что-то более серьезное, несравненно большее, чем обычно, и рев казался просто неуместен.

Вовка только перекосил рот, готовый все-таки зареветь, когда Петька на цыпочках пошел проверять — тут он, «сосед снизу», или ушел? А тот уходить и не думал, стоял себе и стоял. Петька точно не мог бы сказать, когда создание исчезло, потому что смотрел в «глазок» все-таки не непрерывно. Как будто в полдевятого «сосед» все-таки исчез окончательно.

Назавтра была суббота, родители дома, и Петька с Вовкой очень надеялись, что «сосед» появится, когда папа дома, и что дальше разбираться с ним начнет уже именно папа. Но «сосед» не появился ни в субботу и ни в воскресенье, и мальчишки все более четко понимали — непонятное создание является именно к ним.

Рассказать папе и маме? Но они вроде бы и так знали все. С их точки зрения, повадился стучаться в дом какой-то бич, бродяга, в надежде, что ему откроют и он сможет ввалиться в квартиру. Вот как к Кокоревым недавно ввалился такой, разлегся на полу и лежал часа два, вымогал денег или водки, пока его не вытащили втроем и не надавали пинков. А может, повадился какой-то местный сумасшедший, и главное — его не впускать. Папа вовсе не считал, что ситуация без него так уж и неразрешима, и тем более не видел необходимости спасать от чего-то сыновей.

Сказать ему, что этот… на лестнице, не дышит? Сказать можно, но ведь папа не поверит, Петька сам себе не поверил бы, не будь рожа такая страшная. А то ведь и правда — не дышит…

Родители, впрочем, поглядывали на сыновей подозрительно, потому что чего-то Петька и Вовка бродили вялые, унылые, не оглашали дом дикими криками, не играли в буйные игры… словом, не ходили на головах, по словам мамы.

А мальчишки даже во дворе как-то оставались со своей проблемой; плохо получалось забыть, не принимать происходящее.

— Слушай, а если он так вот… исчезает, появляется, и все. Может, он не только на площадке, может, он и в квартире может появиться? Что мы тогда делать будем?

Но этот вопрос волновал уже и Петьку, и оба ждали понедельника со все возрастающим ужасом.

В понедельник мальчики торопились домой: хотелось быть при свете дома, чтобы не идти через подъезд впотьмах, когда в углах уже скопилась темнота. Оба помнили, какие слова могут помочь опять прийти «соседу снизу», и всячески их избегали. Вообще-то, больше всего это было похоже на классическую восточную притчу: «Если хочешь исцелиться, думай о чем угодно. Думай о слонах, горах, пустынях, верблюдах, барханах, караванах, джейранах… Только не думай, ни в коем случае не думай про старую обезьяну! Про старую обезьяну с красными, противными глазами. С облезлым хвостом, с желтыми, противными зубами! Ты понял? Можешь думать о чем угодно: о слонах, о горах, о пустынях, о верблюдах, о барханах, караванах, джейранах… Только ни в коем случае не думай о старой обезьяне! Не думай, какой у нее длинный, противный, жилистый хвост! Какие у нее желтые зубы, какие у нее красные, гадкие глаза! Ты не исцелишься, если ты будешь думать про такую обезьяну, если ты будешь представлять, как она вертит хвостом, крутит задом, скрипит своими желтыми зубами!

Ты понял? Твое исцеление — в твоих руках! Если ты будешь думать про обезьяну — ты погиб!».

И надо быть по меньшей мере сверхчеловеком, чтобы не думать про старую обезьяну.

Петька и Вовка были вовсе не сверхмальчиками, а самыми обычными детьми, и не позже половины восьмого у Вовки вырвался первый «черт!». Остальное, думаю, понятно — тварь, конечно же, торчала под дверьми. Никаких попыток оказаться внутри дома она пока что не предпринимала, но это ведь вот именно — пока что…