Книга Рейхов сын - Сэй Алек

— А я говорю, это полная ерунда! — категорически заявил на скверном немецком с сильным славянским акцентом мужчина в форме батальонного комиссара РККА. — У нас этого конструктора лет на пятнадцать в лагеря отправили бы, за вредительство.

— Но ведь создателя Т-35 не отправили! — парировал немец.

— Ты наши линкоры, Андрюша, не трогай! — возмутился русский и предупреждающе помахал перед лицом немца пальцем. — Вон, Максим Александрович, — тут комиссар указал на стоявшего рядом советского капитана, — на нем даже на таран японца ходил, и ничего! Раздавил как консервную банку.

— Кхе-гм. Я вас ни от чего не отвлекаю? — подал голос Гудериан.

Все трое повернулись к нему с явно написанным на лицах намерением немедленно послать куда-то очень далеко и нецензурно, но вытянулись по стойке «смирно» где стояли.

— Капитан Андреас Бейттель, если не ошибаюсь, — произнес генерал танковых войск. — Я вижу, вы уже нашли общий язык с нашими советскими камрадами. Похвально, похвально… Что вы там такое обсуждаете?

Гудериан начал карабкаться на боевую машину, проигнорировав протянутые для помощи руки.

— Капитан Хальсен.

— Батальонный комиссар Вилко, — красные командиры козырнули, представляясь.

Следующие полчаса Вилко до хрипоты спорил с Гудерианом, доказывая командиру корпуса, что, кроме оптики, в немецких танках нет ничего хорошего, а Хальсен и Бейттель тихо офигевали от такой непосредственности.

— Это ж не машина, это вредительство! — горячился комиссар, указывая на стоящий рядом Pz-IIF. — Самоходный гроб!

— Можно подумать, что ваши Т-26 или «Кристи»[24]это образцы высокотехнологичных боевых машин, — обиделся на критику германской техники бывший генерал-инспектор танковых войск. — Бронированные самовары! А Т-28 — вот это уж воистину гробы.

— Советский Т-28 — это крейсер степей, не чета вашим Panzerkampfwagen Neubaufahrzeug, которых Рейх и выпустил-то всего ничего, — экспрессивно ответствовал Вилко. — А БТ-7 и Т-26 броней, может, и не вышли, хотя БТ-7-то как раз мало чем уступает тем вон братским могилам танкистов, зато вооружены сорокапятимиллиметровками. Не то что убогие «двойки» вермахта. И я еще молчу про БТ-7А!

— Вот лучше и помолчите! — взъярился Гудериан. — БТ-7А не танк, а вообще один Бог знает что!

— Бога нет, — машинально буркнул кандидат в члены ВКП(б) Хальсен.

— И наша KwK 30 — это лучшая и точнейшая арт-система в своем классе! — не услышал его генерал.

— Так точная-то она точная, только толку от этого? — усмехнулся Вилко. — Попадает, но ni figa не пробивает. — Зато наша как жахнет, так и выноси супостата вперед ногами. И это я уже не говорю про наши КВ и БХ.[25]А у вас что? Вот это вот убожество?

Арсений Тарасович Вилко кивнул в сторону командирского Pz-IVD Бейттеля. «Быстроходный Гейнц» побагровел.

— Танки Pz-V «Donner» в корпус еще не прибыли, потому что ОКХ отчего-то решило в первую очередь прислать на мою голову ваши недотанкетки!

Вот в таком духе комиссар с генералом и беседовали все полчаса. Что по поводу этой беседы командир бригады комдив Фекленко впоследствии сказал майору Бохайскому, в батальоне которого служили Вилко и Хальсен, и как эту информацию, творчески дополнив, довел до комиссара сам Егор Михайлович, истории доподлинно неизвестно, но, видимо, печатными там были только междометия и восклицательный знак в конце фразы.

Аахен, штаб XV корпуса.

19 марта 1940 года, 19 часов 00 минут.

Генерал-майор Эрвин Ойген Йоханнес Роммель устало опустил бритую голову на сомкнутые «в замок» ладони. Мозг просто взрывался от вала рапортов, предписаний, инструкций, директив и докладов, который обрушился на него с того самого момента, как Папашу Гота перевели в Турцию. Не то, чтобы недавнему командиру 7-ой танковой дивизии их раньше совсем не поступало, но все же явно не в таком объеме. Дивизионный и корпусной уровень бюрократии — это совсем не одно и то же. Конечно, опыт руководства Терезианской военной академией, старейшим военным учебным заведением в мире, ставкой фюрера и, недолгого — 7-й танковой дивизией, пока помогало справляться, но… не так, чтоб очень. Тем более, что преобразование академии в сержантскую школу это не то достижение, которым следовало бы гордиться. Товарек, может, и глупо поступил, но не посрамил честь офицера…[26]За что пострадала вся академия.

Приняв дела у нежданно-негаданно получившего генерал-полковничьи погоны Гота, Роммель оказался с головой накрыт девятым валом задач и забот, требующих немедленного, как бы еще даже вчера, решения.

Сам генерал-майор никак не мог взять в толк, с чего б это такая милость на его лысую голову? Конечно, Гитлер ему благоволил, но не до такой же степени, чтобы ставить под большой и жирный вопросительный знак успешность действий целого корпуса в грядущей операции «Гелб». Или до такой?

Факт, впрочем, оставался фактом. Прощаясь, Гот прямо заявил: «Эрвин, не обижайтесь, но, будь моя воля, корпус достался бы кому-нибудь другому. Не ваш это пока уровень. Но — это личное решение Гитлера, не мне с ним спорить». Оба генерала, не посвященные в тайну существования пришельца из будущего, не могли и представить, какими красками расписал Карл-Вильгельм Геббельс Эрвина Ойгена Йоханнеса — практически единственного генерала, про которого хоть что-то знал.

Роммель поначалу был несколько уязвлен словами Гота, но события последних нескольких дней, за которые он осунулся, похудел, а из всех желаний сохранил лишь мечту о крепком и длительном сне, уверили его в правоте генерал-полковника. Не его это уровень, ох, не его. Если бы не помощь начальника штаба, полковника Бернуча, он бы не справился.

«Вот так и начинаешь ценить генштабовских», — невесело усмехнулся Роммель и выпрямился. Работы на сегодня было еще много — он не мог себе позволить долгий отдых.

Взяв список со штатами дивизий и бригад, генерал-майор нахмурился. «Ну, и куда же мне впихнуть бронированных уродцев майора Касперского?» — подумал он и нахмурился еще сильнее. 7ТР и TKS Речи Посполитой в штаты укладываться не хотели.

Окрестности города Мерзифон (Турция).

20 марта 1940 года, 10 часов 22 минуты.