Книга Шатун - Сергей Шведов

– Меня на стол сажало городское вече, – прохрипел он в лицо Драгутину, – и ни тебе, даджан, меня судить.

– Отчего же, – холодно отозвался боярин, – и я свое слово скажу. Но сначала из уст волхвов прозвучит слово славянских богов.

Три белобородых старца выдвинулись из-за спин заполнивших горницу боготуров, бояр и «белых волков». Их одетые в белые полотняные рубахи, худые тела казались лишними среди дивных птиц и чудищ, намалеванных яркими красками на потолке и стенах. Драгутин подумал, что стены эти малевал старый резчик Сар, одолженный для этой цели князем Твердиславом у своего родственника Великого князя Всеволода.

Твердислав при виде волхвов рухнул обратно на лавку, свалив на пол золотой кубок с красным вином. Кубок прокатился по крашеному полу под столом и выкатился с длинным кровавым последом прямо под ноги Драгутину. Боярин поднял кубок и передал его волхву со знаком двойной секиры на рубахе. Такой знак носили только самые ближние к кудеснику Перуна ведуны. Перунов волхв отвязал с пояса небольшой сосуд и перелил его содержимое в золотую посудину.

Князь Твердислав налитыми кровью глазами следил за действиями волхва, а на одутловатом его лице проступали крупные капли пота. В княжьей горнице натоплено было изрядно, но потел Твердислав не от жары, а от предчувствия скорой расправы. Каким бы твердым сердцем ни обладал человек, а все же сердце это живое, не каменное, поэтому близкое дыхание смерти не может не наполнять его ужасом.

– Неправое дело вершите, волхвы, – не удержался ган Горазд. – Каган Битюс не одобрит насилие над князем Твердиславом. Да и нет вины князя в том, что он склонился перед силой. А сила эта от Битюса идет, вот с кагана и спросите, если сможете.

Длиннобородый Велесов волхв, самый старший из троих по возрасту, медленно перевел бесцветные очи на гана Горазда:

– Не за то мы судим князя Твердислава волею наших богов, что отворил он перед хазарами врата своего града, в этом он волен, а судим мы его за то, что впустил он через те врата кривду чужого бога и той кривдой решил заменить правду славянских богов. Каган Битюс в непомерном самомнении своем забыл, что власть вождя держится божьим рядом, и коли этот ряд рухнет, то рухнет и власть кагана. Коли люб Битюсу чужой бог, то пусть сам ему жертвует, а иных прочих не принуждает. А что касается князя Твердислава, то посажен он на стол вечевым приговором от Велеса, и бог вправе сейчас спросить у него, сберег он его правду или уронил в грязь?

Ган Горазд был человеком не робкого десятка, но сила ныне оказалась не на его стороне, да и правда, как ни крути, тоже. Был бы Твердислав ганом, а не князем, спрос с него шел бы по иному счету. Но Твердислав с малых лет посвящен Велесу, а потому не волен в своих поступках. Ган Горазд, бессильно стриганув глазами по одеревеневшим лицам божьих ближников, отступил в сторону, давая волхвам дорогу.

– Вершил ли ты, князь Твердислав, суд кривдой пришлого бога, а не Велесовой правдой?

– Это делалось по приказу кагана, – глухо обронил князь, – и не только в моем городе. Сила солому ломит. А коли велено каганом, чтобы серебро давали в рост, то я этот рост и спрашивал.

– А разве не ты, Твердислав, принуждал людей брать деньги в рост, чтобы рассчитаться с княжьей казной?

– Не принуждал, а требовал платить по ряду, – зло отозвался князь. – А где они то серебро брали – это не моя забота.

– А людей из собственного дома гнать – это твоя забота? – зло спросил Божибор. – А славянских женщин и детей малых холопить и отдавать в чужие страны – это твоя забота?

– В закупы их брали и по славянской правде, – огрызнулся Твердислав.

– Так закуп не холоп, – возмутился боготур Вузлев. – Закупа род может выкупить не сегодня, так завтра, а из чужой земли нет возврата.

– Я делал это по приказу кагана Битюса. – Твердислав скосил глаза на гана Горазда. – Три сотни хазар висят на моей шее.

– И долю свою за суд ты с хабибу не брал? – со злой усмешкой спросил Драгутин.

– Мне эта доля положена по ряду как городскому судье.

– Выходит, когда о твоей казне идет речь, ты славянскую правду помнишь твердо, а когда о простых людях заходит речь, память у тебя отшибает начисто? – с издевкой полюбопытствовал Божибор. – Сам ешь и пьешь с золотой посуды, а град и веси предал запустению!

Твердислав с ненавистью вперил глаза в Божибора, мокрое от пота лицо его перекосилось от бешенства:

– Ты тоже ешь и пьешь не с глины, Перунов ведун, и в твоих землях не все сыты и пьяны, а есть нищие и убогие.

– За нищих и убогих я буду держать ответ перед Перуном, – холодно сказал Божибор. – Но кровью славянской я не торгую и куны в рост не даю.

После этих слов «белого волка» в горнице наступила тишина, ибо все слова уже были произнесены и все оправдания выслушаны. Взоры присутствующих обратились на золотой кубок, наполненный Перуновым волхвом. Пожалуй, только князь Твердислав не смотрел на этот кубок, а настороженно следил за Драгутином, словно именно от него ждал удара.

– Пусть боги скажут свое слово.

– Виновен, – твердо произнес Велесов волхв, и тут же его приговор повторили два других старца.

– Железом тебя казнить – много чести, князь Твердислав. Веревкой – не хотим бесчестить твой род. Прими смерть из рук волхвов сам, Твердислав сын Володарев, и пусть это вино будет тебе пропуском в страну Вырай.

Мягко рассудил Драгутин. К смерти он приговорил Твердислава, но не к бесчестью, не бросив при этом и тени на его род и семью. Этот приговор одобрили все: и «белые волки», и бояре, и даже боготуры, на которых тоже могла пасть тень в случае бесславной смерти одного из Велесовых ближников.

– Безвинным себя не числю, но и виновным тоже, – сказал князь Твердислав, поднимаясь с лавки. – Не только корысть мною руководила, но и желание мир сохранить на нашей земле. С моей смертью хрупкий мир рухнет – и польется славянская кровь бурным потоком.

– Все мы в этой жизни только гости, – отозвался Драгутин. – Пусть будет так, как пожелали славянские боги. Пей, Твердислав.

Кубок князь взял недрогнувшей рукой, обвел всех надменным взглядом и выпил залпом. Постояв мгновение в смертельном оцепенении, он рухнул могучим дубом на залитый вином пол. Половицы горестно скрипнули, принимая тяжелое тело Твердислава, и на этом закончился путь боготура на грешной земле. И вслед ему никто не сказал доброго слова.

Ган Горазд повернул голову в сторону боярина Драгутина и скривил в усмешке тонкие губы:

– За смерть князя Твердислава взыщется с тебя, даджан. Ты не только князя убил, ты волю кагана порушил.

– Над божьими ближниками каган не властен, – холодно отозвался боярин. – Так было, и так будет.

Ган Горазд драть горло за Битюсов интерес не собирался. Приберет каган власть к рукам в славянских градах – хорошо, а нет – так это его забота. Гану о своем интересе хлопотать надо, а то в поднявшейся буче можно голову потерять ни за куну. Как раз такой случай мог сегодня выпасть, но божьи ближники не пожелали убийством гана брать на себя вину зачинщиков кровавого усобья.