Книга Парижская жена - Пола Маклейн

— Надеюсь, ты не выходишь замуж за Уема? Это смешно. — Голос ее звучал визгливо. Она вошла, не сняв шляпки и пальто.

— Кейт, пожалуйста, сядь и успокойся.

— Ты пожалеешь. Сама это знаешь. Он такой молодой, такой импульсивный.

— А я кто? Скучная старая дева?

— Нет, просто наивная. Ты слишком ему доверяешь.

— Давай откровенно, Кейт. Ты ведь считаешься его другом. Что он тебе сделал, что ты настолько ему не веришь?

Внезапно она оборвала свою шумную тираду и тяжело опустилась на диван:

— Ничего.

— Тогда к чему все эти разговоры? — Я понизила голос и села рядом. — Скажи мне, что происходит.

— Не могу. — Кейт медленно покачала головой. Ее глаза были чистыми и печальными. — Не хочу вносить еще большую смуту. Я буду радоваться за вас. Клянусь — буду.

У меня зашумело в ушах, и шум этот не прекращался весь день. Когда Эрнест пришел с работы, я уже так себя накрутила, что накинулась на него еще у дверей.

— Может, расскажешь о Кейт. Кажется, она по уши влюблена в тебя. — Меня саму удивило, как это я заговорила о таком во всеуслышание, но Эрнест сохранял спокойствие.

— Возможно, — сказал он. — Но тут нет моей вины. Я не давал ей надежды.

— Так ли это? Она, похоже, чем-то уязвлена.

— Послушай. Кейт есть Кейт. Все уже в прошлом. Ты что, действительно хочешь знать?

— Да. Хочу знать все. О каждой, кого ты когда-то поцеловал или вообразил, что любишь, — пусть всего на две минуты.

— Бред. Зачем тебе это?

— Чтобы ты мог потом сказать, что они ничего для тебя не значат и что меня ты любишь больше.

— Да я тебе все время это твержу. Ты что, совсем меня не слушаешь?

— Разве можно жениться, если между нами есть секреты?

— Ты не хочешь выходить замуж?

— А ты хочешь жениться?

— Конечно. Ты придаешь слишком большое значение мелочам, Хэш. Пожалуйста, будь разумной.

— Вот и Кейт говорит то же самое.

Во взгляде Эрнеста было такое раздражение, что я не выдержала и залилась слезами.

— Ну, иди сюда, котенок. Все будет хорошо. Вот увидишь.

Я кивнула и утерла слезы. А потом попросила чего-нибудь выпить.

Чтобы добраться до большого родового гнезда Хемингуэев в Оук-Парке, мы взяли автомобиль у Кенли. По мере приближения к Кенилворт-авеню, Эрнест становился все более возбужденным.

— Ты думаешь, я им понравлюсь? — спросила я.

— От тебя все придут в восторг. Вот ко мне здесь относятся не лучшим образом.

— Они любят тебя. Иначе быть не может.

— Я им нужен как собаке пятая нога, — горько произнес он. — Как ты думаешь, почему я остановился у Кенли, хотя моя семья живет всего в пятнадцати милях от города?

— О, дорогой, я не представляла, что все так плохо. А если попробовать улучшить отношения?

— Все очень запущено, — ответил он, и мы поехали долгой, окружной дорогой.

Грейс, мать Эрнеста, открыла нам дверь сама, буквально растолкав слуг, собиравшихся это сделать. Полная, роскошная женщина, с большим пучком с проседью на голове. Не успела я переступить порог, как она уже набросилась на меня, схватила за руки, и, хотя я улыбалась, изо всех сил стараясь ей понравиться, мне стало понятно, почему Эрнест воевал с ней. Она, как и моя мать, была больше и громче всех вокруг. Изменяла центр тяжести в комнате, управляла событиями.

В гостиной на красивой посуде были разложены вкусные сандвичи, стояли бокалы с розовым шампанским. Марселина, старшая сестра Эрнеста, сидела рядом со мной на кушетке, и хотя она казалась довольно милой девушкой, мне было не по себе: очень уж она напоминала своего брата. Урсула тоже была на него похожа — та же улыбка, ямочка на подбородке. Шестнадцатилетняя Санни прелестно выглядела в бледно-желтом шифоновом наряде. Малыш Лестер, всего шести лет, повсюду преследовал Эрнеста, как щенок, пока не затеял возню в столовой. А меня Грейс удерживала в гостиной, рассказывая о превосходстве европейских кружев, в то время как доктор Хемингуэй нерешительно топтался там же, держа в руках тарелку с разными сортами сыра и свеклой, которую вырастил в своем саду в Уоллон-Лейк.

После обеда Грейс пригласила меня к роялю, а сама, стоя рядом, исполнила арию. Эрнест явно страдал. Но еще большее испытание его ждало, когда Грейс стала показывать мне фотографии из заветного альбома: на одной Марселина и Эрнест были одеты в одинаковые розовые льняные платьица и украшенные цветочками шляпки с большими полями.

— Мама, Хэдли это неинтересно, — сказал Эрнест из другого конца комнаты.

— Очень даже интересно, — похлопала меня по руке Грейс. — Правда, дорогая? — Она демонстрировала фотографию с видом собственницы. — Разве не красивый ребенок? Возможно, с моей стороны было глупо наряжать его как девочку, но такая уж у меня возникла прихоть. Вреда от этого никому не было.

Эрнест закатил глаза.

— Ты права, мама. Разве что-то может принести кому-то вред?

Она не обратила никакого внимания на его слова.

— Он всегда любил сочинять истории. О своем коне-качалке Принце, о няньке Лилли Бер. Странным мальчиком он был в детстве. Если ему не нравилось, что вы делаете, он просто с силой колотил вас, а через некоторое время приходил мириться, требуя поцелуев.

— Смотри, не поступай так с Хэдли, — сказала Марселина, подмигивая Эрнесту.

— А если ей это понравится? — возразила Урсула с улыбкой.

— Урсула! — одернул дочь доктор.

— Убери альбом, мама, — попросил Эрнест.

— Ой-ой! — Не обращая на него внимания, Грейс перевернула страницу. — Вот один из коттеджей около Уиндемира. Прекрасная Валлона, — и она продолжила свои восхваления.

Вечер шел своим чередом. Подали кофе, чуточку бренди, вкусные пирожные и затем еще кофе. Когда нам наконец позволили уехать, Грейс крикнула вслед, что нас ждут в воскресенье обедать.

— Ни за что! — тихо произнес Эрнест, поддерживая меня на пути к машине.

Когда мы ехали назад, к Кенли, я сказала:

— Твои родные были невероятно милы со мной, но я могу понять, почему ты хочешь жить отдельно.

— Для них я все еще ребенок, даже для отца, а когда я спорю, то оказываюсь эгоистом, беспечным человеком или даже дураком; я не вызываю у них доверия.

— При жизни мамы со мной было то же самое. Наши матери очень похожи. Может, поэтому нас так тянет друг к другу?

— О боже! Надеюсь, нет, — ответил он.

После нашей помолвки наше проживание у Кенли подверглось пересмотру. Я по-прежнему могла жить в своей комнате, а Эрнеста попросили на время моего пребывания переселиться к другим знакомым.