Книга Сорок дней спустя - Алексей Доронин

Она стояла на порядочном расстоянии от края, чтоб не привлекать к себе безразличного внимания. Хотя прекрасно понимала, что в любом случае никто не стал бы ей мешать. Никому нет дела. Эти люди перешагнут через умирающего, думая о том, как бы не запачкать обувь.

Время шло, и с каждой минутой на станции становилось многолюднее. Взгляды скользили по ее лицу, не задерживаясь ни на секунду. А даже если б задержались, то все равно ничего не смогли бы прочесть. Жизнь в мегаполисах приучает не обращать внимания на тех, кто стоит рядом, пока их поведение укладывается в стандартную схему. И в этом есть своя прелесть. Люди все равно не захотят, да и не смогут помочь, так пусть не путаются под ногами.

На табло над черным зевом туннеля сменяли друг друга светящиеся цифры, словно отсчитывая чьи-то последние секунды в этом мире: 33, 32, 31, 30…

«It's the final countdown… — вертелся в голове припев песни из времени молодости родителей. — The final countdown…»

Наконец в конце тоннеля вспыхнул огонек. Он увеличивался — медленно, словно давая возможность подумать. И она думала об этом каждый раз, приходя сюда. И сегодня тоже. Мама говорила когда-то, что вздохнет с облегчением, когда они через пару месяцев навсегда переедут в город, где нет метро. Глупая. Не думала, что кроме метро есть еще поезда и трамваи, таблетки, веревка, бритва и крыша девятиэтажного дома. Ничего не сделала, чтобы уменьшить ее боль, и даже не понимала причин боли, считала обычной подростковой блажью. А сама меняла кавалеров и пропадала на работе целыми днями, от силы раз в месяц, вспоминая, что у нее есть дочь.

При номинально живых родителях Настя чувствовала себя сиротой. Уже давно. И никто не знал, даже не пытался узнать, что творится у нее в душе.

Она представляла, как делает это, десятки… нет, сотни раз. Высчитать момент. Закрыть глаза, чтоб не было соблазна передумать. Сделать шаг, как бы невзначай. Потом другой. Третий. Задержаться у края, слыша запоздалые вскрики удивления. Ничего, пусть наслаждаются зрелищем, им ведь только это нужно.

И пока все застыли в немом оцепенении — занести ногу над пустотой.

Гори, постылая жизнь.

Даже если не попадешь на проводящий рельс и не будешь мгновенно убит током, дергаясь как паяц, думала она, встречи с колесами не избежать. Оттуда не выбраться, даже если в последний момент ты пересмотришь взгляды на жизнь. А тормозной путь у состава длинный.

В этом месте ее мысли всегда прерывал рев приближающегося поезда. Она оставалась на месте и даже чуть отступала.

Но теперь все будет иначе.

Она видела это уже не «от первого лица», а со стороны. Вот девушка в черном шагнула вперед и, не обращая внимания на предостерегающие крики, оказалась на самом краю платформы. В тот момент, когда нос локомотива уже показался из чрева тоннеля. Вот она наклонилась вперед, отталкиваясь ногой для последнего шага. А потом волна сухого горячего воздуха налетела на нее, закружила и понесла за собой.

* * *

Вокруг было темно. Ноздри щекотал до боли знакомый запах дыма. Глаза слезились, дико болела голова.

Ей стало не по себе, потому что она не могла отличить бред от реальности, как ни старалась. Кошмар на станции был похож на явь больше, чем то, что произошло с ней за последние полтора месяца… если полагаться на память. Но это легко проверить, стоит только открыть проклятый дневник.

Она попыталась пошевелить рукой, но наткнулась на преграду. Та была мягкой и эластичной, но поддаваться не желала. Еще не придя в себя, она забилась, как муха в «коконе» паука, и сильный толчок в бок окончательно привел ее в чувство. С трудом она нащупала застежку и расстегнула молнию.

Снаружи было ничуть не светлее. Но это была жизнь, мир людей… Вернее, миром людей он был раньше, а теперь мог быть чем угодно. Даже миром смерти. Кто знает, что творится там, наверху?

Ее зовут Анастасия Заречина. Ей двадцать один. Она ничего в жизни не имела и поэтому не так уж много потеряла. И теперь она находится на станции «Золотая Нива» в метро родного Новосибирска. В спальном мешке, на деревянной скамейке в запертом изнутри подсобном помещении, где у стены стоит в ряд шанцевый инструмент работников метрополитена. В углу чадит импровизированная печка.

С ней дневник человека, который спас ей жизнь дважды, только для того чтоб превратить эту жизнь в ад. Она читала его записки урывками, перескакивая от фрагмента к фрагменту. Их содержание она и так знала.

День 1-й, он же последний

Меня зовут [закрашено маркером].

Нет уж, пусть никто не узнает, как меня звали. Кого теперь колышет? Я уже сдох, раз к тебе попали эти каракули. Но не радуйся, сука этакая. И ты, мой дорогой читатель, скоро за мной последуешь. Так что останусь анонимом до самого близкого конца (твоего). На моем месте мог быть любой. Даже ты, придурок, который тратит драгоценное время на чтение этого злобного высера, вместо того чтоб добывать жратву.

Я не «пейсатель» и не журналист, поэтому слог у меня не ахти, уж прости. Но, думаю, слог и не требуется. Я ж не роман писать собираюсь. Просто у меня появился пресс свободного времени, и надо его занять. Убить время, пока оно не прикончило меня в этой долбанной норе.

Жил я в славном городе Бийске. Было мне 33 года. Как тому, распятому, да. Наверно, с этого нужно начать.

В последний раз я открывал дневник шесть лет назад, но это был другой «я». Слезливый кретин, который страдал от бессонницы, маялся от несчастной любви и пописывал стишки по ночам. «Ах, в огороде выросла морковь, у меня несчастная любовь».

Жалкое зрелище, да? Говорят, многие творческие люди через это проходят. Ну, не знаю, можно ли себя к ним относить. Все мое творчество не шло дальше стихов и рассказиков в Интернете. Один из них, казавшийся мне лучшим, черт меня дернул отправить в тематический журнал.

Это был психологический триллер. Гремучая смесь Эдгара По и Лавкрафта с Сартром и Камю. Экзистенциальный кошмар, где вместо мертвецов, восстающих из гроба, — древние архетипы, которые таит в себе подсознание. История про обычного положительного человека, которого темная сторона психики толкала стать маньяком. Он долго и упорно сопротивлялся, но потом уступил темным страстям. «И Тьма Восторжествовала…» Смешно. Теперь я назвал бы так то, что произошло с нами.

Естественно, меня отфутболили. Рецензию написали вежливую, но между строк легко читалось: «Больше не пиши, ибо не фиг».

Мне было худо. Мне-то рассказ казался квинтэссенцией моих размышлений о природе бытия и небытия. А они… В тот же день я убил свой раздел на портале сетевых графоманов. Поскидывал стихи и прозу в топку с помощью клавиши «DEL».

Дальше больше, процесс перерождения пошел по нарастающей. Первым делом перестал читать философствующих мудозвонов. Их потуги на знание высшей истины теперь вызывали рвоту. Выбросил из головы всю романтическую херню, начал общаться с простыми парнями, которые думали, что Шопенгауэр — это чисто композитор. Фамилию датского философа Кьеркегора они не выговорили бы даже на трезвую голову. Стал бухать с ними за компанию, хотя раньше считал алкоголь уделом дегенератов. Но ничего, втянулся. И с запозданием научился общаться с людьми. К тому времени я был на четвертом курсе. И, в общем, стал как все.