Книга Дорогой широкой - Святослав Логинов

— Это хорошо, — Богородица потянулся и сел поудобнее. — А я уж испугался, что это Ока или Волга.

— Откуда они тут? Они южнее текут.

— Сегодня там, а завтра их повернут и будут здесь течь. У нас ведь это быстро. Помнишь, реки сибирские поворачивать хотели? Я это тоже могу, реку заворотить, но ведь не делаю… Правило есть золотое: не всё ломай, что можешь, оставь что-нибудь и детям.

— Оставь что? — уточнил Юра. — Поломать чего-нибудь?

— А это уж как они захотят. Наше дело — оставить, а их ломать или беречь. За свои дела они перед своими детьми ответ держать будут.

— Умный ты, спасу нет. А я вот что думаю: садись-ка ты за руль и поведи малость, пока я вздремну часик. А то которые сутки сплю урывками. Так и с нарезки слететь недолго.

— Да я не умею, — признался Богородица.

— Эх ты, всемогущий!.. Чего тут уметь? Вот руль, вот тормоз. Скорость маленькая — знай рули. Время сейчас раннее, машин нет, так что — пересаживайся.

Не сбросив скорости, прямо на мосту Юра поменялся местами с Богородицей и тут же заснул, словно провалился на дно Волхова.

Проснулся через пару минут от удара и испуганного вскрика Богородицы, так что и впрямь почудилось, что неопытный водитель сшибся с моста и сейчас они въявь очутятся на том самом волховском дне, где так сладко спалось.

Оказалось, впрочем, что мост Богородица преодолел удачно, но почти сразу за мостом своротил с дороги и врезался в стену какого-то удивительного строения.

Больше всего это напоминало руины античного храма, если, конечно, античные храмы строились из красного, крепко обожжённого кирпича. Стены толщиной полтора метра достойны были средневековой крепости, если бы не многочисленные окна, давно потерявшие всякий намёк на рамы. Полуобвалившийся портик, колонны, должно быть, когда-то оштукатуренные, а ныне являющие всем свою кирпичную сущность. Крыша рухнула, и на толстых горцах стен аллейкой выросли молодые берёзки. Всё это вместе создавало впечатление чудовищной мощи, сокрушённой ещё более могучей, бесчеловечной силой.

— М-маня, — заикаясь, спросил Юрий. — Эт-то ты развалил?

— Нет, — испуганно ответил Богородица. — Оно так было.

— Ну тогда ладно. А то я решил, что ты начал ломать всё, что можешь. Пошли, узнаем, с чем это мы поцеловались.

Они выбрались на дорогу и сразу обнаружили круглосуточный магазин, что, вообще говоря, не характерно для новгородских сёл. Но именно здесь, почти у самого моста, магазин был и даже работал, несмотря на предутренний час. Правда, пришлось стучаться, чтобы заспанная продавщица открыла дверь. Богородица, удручённый неудачей самостоятельной поездки, остался осматривать побитые развалины, которые принял за старую церковь, а Юра, захватив кошёлку, отправился за покупками и информацией. Вернулся со стандартным набором: колбасный сыр, ряпушка, квасной напиток в полуторалитровой пластиковой бутылке. Разложил снедь на капоте, отломил от буханки корку, привычно понюхал…

— Значит, так… Деревня называется Селищи. Дорога отсюда идёт на Малую Вишеру, а там уже будем смотреть. Домина — это не церковь, так что можешь успокоиться. Это казарма какого-то полка. Прежде в этом полку Лермонтов служил, в этой самой казарме. Потому и развалины.

— Так я Лермонтова знаю, — сказал Богородица таким тоном, что можно было подумать, будто он лично знаком с Михаилом Юрьевичем и просто не сразу признал старого знакомого. — Он стихи писал. «Но в горло я успел воткнуть и там два раза повернуть…»

— Во-во, — подтвердил Юра. — Он самый. Воткнул, два раза повернул и всё развалил. Но нам всё равно тут лучше зря не стоять. Давай завтракай и дальше поедешь.

— Я? — жалобно спросил Богородица.

— А кто же ещё? Я сейчас вести не могу. Усну за рулём, врежусь во что-нибудь — беды не оберёмся. А тебе всё равно привыкать надо. Будем в очередь вести.

Юра зажевал сыром большой глоток кваса, откинул пассажирское сиденье и через минуту уже спал, предоставив Богородице самому выбираться на дорогу из-под стен так некстати подвернувшейся казармы.

По счастью, больше им по дороге поэтических руин не встретилось, так что Юра благополучно прохрапел до обеда и проснулся уже на подъезде к Малой Вишере.

* * *

Город Малая Вишера — пыльный, в массе своей одноэтажный и старомодно советский. Разве что Большая Вишера ещё меньше, пыльней и одноэтажней. Но она и городом не считается. А Малая Вишера не просто город, но и районный центр.

Общепитовская столовка в райцентре грязная и дешёвая, с котлетами из размоченной булки и таинственным «белым соусом», секрет которого скоро погибнет вместе с последними мастодонтами общепита. И когда нынешнего новорусса возьмёт за горло тоска по безвозвратно ушедшей молодости, по жигулёвскому пиву и биточкам с макаронами, напрасно он будет тратить миллионы баксов, выискивая старых мастеров. Молодость не вернуть, как не вернуть съеденную полвека назад котлету. Но пока в крошечных захолустных городках ещё дорабатывают свой век буфетчицы с сонными лицами и деловитые поварихи, выкраивающие порции из того, что не украдено. Все они давно на пенсии, но продолжают стоять на посту. И даже ностальгически-несовременный кружевной передничек буфетчица наверняка сшила сама, чтобы всё было как надо.

Отобедав за смешную сумму, Юра и Богородица вышли к вокзалу. Здесь ещё чувствовалось могучее дыхание Петербурга (до Малой Вишеры ходят электрички) и даже лоточники выглядели побойчей окрестных собратьев. У перрона стоял поезд из Адлера, который катается теперь кривыми путями, лишь бы не пересекать территорию самостийной Малороссии и не подвергаться атакам голодных малороссийских пограничников. Потные, измученные пассажиры, при взгляде на которых не верилось, что они возвращаются с отдыха, спешно расхватывали мороженое и тёмное Хвойнинское пиво. На всём был оттенок нетерпения, всё стремилось в Петербург. Лишь один пассажир в тренировочных штанах и тапочках никуда не торопится. Он шагает вдоль вагонов, пророчески вздев руки, и громко говорит, обращаясь ко всем и ни к кому в отдельности, как принято говорить среди вопиющих в пустыне:

— Там, в Индии, пять тысяч лет назад существовал священный язык санскрит. Отец всех языков, только на нём можно сказать правду!

— Заходим в вагоны! — пронёсся вдоль состава призыв проводников. — Поезд отправляется!

— Скажите это на санскрите, и вы услышите истину!

Наконец и на пророка обратили внимание:

— Эй, отец, ты из какого вагона?

— Из двенадцатого, — совершенно обыденным тоном отозвался пророк.

— Давай, запрыгивай сюда, до двенадцатого добежать не успеешь, поезд отходит.

— Никуда он не денется. Разве я самый плохой человек на свете, чтобы бросать меня здесь?

Долгий гудок, вагоны, перелязгнувшись, тронулись.

— Волшебная страна Индия! — доносится до отъезжающих.