Книга Дело совести - Андрей Балабуха

— Это правда? — поинтересовался у Штексы Микелис.

— Правда? — переспросил Штекса. Он явно пребывал в замешательстве; всю бородку его испещрил яркий пунктирный узор. Хотя Руис-Санчес и Микелис перешли на литианский, кое-какие слова, в литианском просто не существовавшие («убийца», скажем), им приходилось вставлять по-английски. — Правда? Не понимаю. Насколько верно это, имеете в виду вы? О том судить лучше вам.

— Но это соответствует истине?

— Насколько знаю я, — отозвался Штекса, — соответствует.

— Так вот, — продолжил Руис-Санчес, стараясь подавить раздражение в голосе, — теперь вы понимаете, почему, когда Штекса волею судеб появился в Дереве, узнал меня и предложил свои услуги, мне пришлось сократить послание до минимума. Объяснять все подробности было бы без толку, а на то, что они доберутся до вас в неискаженном виде, пройдя, как минимум, через двоих литианских посредников, явно не стоило и надеяться. Все, что я мог, это крикнуть как можно громче, чтоб вы прилетали вовремя, и надеяться, что вы услышите.

— Беда настала, — вдруг проговорил Штекса, — и болезнь пришла. Уйти должен я. Случись со мной беда, желал бы я, чтоб оставили в покое меня — и не могу рассчитывать на это я, коль присутствие навязываю свое тем, беда у кого. В другой раз принесу я подарок свой.

По-утиному втянув голову в плечи, он выскользнул в дверной проем — не попрощавшись ни словом, ни жестом, но оставив витать в воздухе тамбура едва ли не физическое ощущение безграничного милосердия. Беспомощно и как-то потерянно глядел Руис-Санчес вслед удаляющейся фигуре. Казалось, литиане всегда правильно понимают ситуацию, до самой сути; в отличие даже от самых самонадеянных землян, сомнения не посещали их вообще никогда. Равно как и ночные мысли. И угрызения совести не мучили.

А что удивительного? Ведь они ощущали поддержку (если Руис-Санчес не ошибался) второго — после первейшего — авторитета во Вселенной, причем поддержку прямую, безо всякого церковного посредничества, без расхождения в интерпретациях. Тот самый факт, что в способности сомневаться им отказано, однозначно отождествлял их с порождениями авторитета номер два. Только божьим детям дарована свободная воля — и сомнения.

И все равно Руис-Санчес постарался б оттянуть уход литианина, если бы смог. В коротком споре полезно иметь на своей стороне чистый разум — хотя если полагаться на такого союзника слишком долго, тот не преминет нанести удар, причем прямо в сердце.

— Пошли в дом, обмозгуем, — высказался Микелис, захлопнул дверь и направился в гостиную. По инерции он сказал это по-литиански и, прежде чем перейти на английский, криво усмехнулся, покосившись на дверь. — Хорошо хоть поспать немного удалось. Но до посадки корабля времени остается всего ничего; мы рискуем не успеть подготовить официальное решение.

— Но как мы можем что-то обсуждать! — запротестовал Агронски, секундой раньше послушно проследовавший за Микелисом в гостиную вместе с Руис-Санчесом. — О каком вообще решении речь, если не заслушать Кливера? В нашей работе ценен каждый голос.

— Трудно не согласиться, — кивнул Микелис. — Мне вся эта кутерьма нравится ничуть не больше, чем тебе, я это уже говорил. Похоже, правда, выбора у нас нет. А ты, Рамон, что скажешь?

— Честно говоря, я бы предпочел подождать, — ответил Руис-Санчес. — Будем смотреть на вещи здраво: что б я ни сказал, все равно вам это будет хоть немного, да подозрительно. И, пожалуйста, не надо говорить, будто вы на сто процентов уверены в моей честности — в Кливере мы тоже были уверены. Обе уверенности, так сказать, взаимоликвидируются.

— Рамон, у тебя отвратительная привычка говорить вслух то, о чем другие думают втихомолку, — слабо усмехнувшись, произнес Микелис. — Ну и что ты можешь предложить?

— Ничего, — признался Руис-Санчес — Как ты сам говорил, время работает против нас. Придется начинать обсуждение без Кливера.

— Ни в коем случае!!!

Голос, раздавшийся из дверей спальни, звучал слабо и болезненно-хрипло.

Все повскакали с мест. Кливер в одних шортах застыл в дверном проеме, уцепившись за притолоку. На локтевом сгибе Руис-Санчес разглядел след от содранного пластыря — там, где входила игла для внутривенного питания; под сероватой кожей уродливо вздулась синяя гематома.

VI

(Немая сцена).

— Пол, да ты вообще с ума сошел, — рассерженно выговорил наконец Микелис. — А ну, забирайся назад в гамак, пока совсем не поплохело. Ты же болен, не понимаешь, что ли?

— Не так болен, как кажется, — отозвался Кливер, жутковато скалясь. — На самом деле, самочувствие у меня уже довольно сносное. Воспаление во рту почти прошло, да и лихорадить перестало. И разрази меня гром, если комиссия продвинется хоть на один чертов дюйм без меня. У вас нет на это права, и я опротестую любое — слышите, парни? Любое! — решение, которое вы без меня примете.

Комиссия внимала; уже включился магнитофон, и тихо сматывалась пленка на герметично опечатываемую катушку. Микелис и Агронски вопрошающе поглядели на Руис-Санчеса.

— Что скажешь, Рамон? — сдвинув брови, поинтересовался Микелис, временно отключив магнитофон. — Это не опасно?

Руис-Санчес уже изучал Кливерову ротовую полость: почти все язвочки действительно зарубцевались, а немногие оставшиеся начали затягиваться молодой тканью. Глаза у Кливера чуть слезились (значит, заражение крови еще сказывается), но в остальном от вчерашнего отравления не осталось и следа. Вот выглядел Кливер и впрямь ужасно, что да, то да — впрочем, совершенно естественно для человека, который совсем недавно валялся пластом и без оглядки пережигал белок собственных клеток. Что касается гематомы, с той управится холодный компресс.

— Ну, если уж очень хочется рисковать своей жизнью, такое право у него есть — по крайней мере, косвенно, — проговорил Руис-Санчес. — Пол, в первую очередь, ты должен куда-нибудь сесть, надеть теплый халат и укутать ноги. Потом тебе надо поесть, сейчас я что-нибудь сготовлю. На поправку ты пошел удивительно быстро, но у тебя еще имеются все шансы подхватить настоящую инфекцию.

— Согласен на компромисс, — быстро сказал Кливер. — Героя строить не собираюсь, просто хочу, чтоб меня выслушали. Кто-нибудь, помогите мне дойти вон до той кушетки. На ногах я как-то еще не слишком твердо держусь.

Суета вокруг Кливера длилась добрых полчаса, пока Руис-Санчес не соизволил высказать удовлетворение. Физику — судя по кривоватой усмешке — это, кажется, даже нравилось. В конце концов, ему вручили кружку гштъита — местного чая на травах, восхитительно вкусного, причем настолько, что в ближайшем будущем у того были все шансы стать главной статьей экспорта.

— Ну ладно, Майк, врубай шарманку, и поехали, — произнес Кливер.

— Ты уверен? — поинтересовался Микелис.

— На сто процентов. Врубай, черт побери.

Микелис повернул ключ, вытащил и положил в карман. Пошла запись.