Книга Принцесса Греза - Лада Лузина

— В отличие от нас, он всегда знал, что ты красавица, — сказала Катя, разглядывая рожденную гением Врубеля прекрасную золотоволосую девушку, склонившуюся над умирающим трубадуром.

У врубелевской Принцессы Грезы были распущенные рыжие волосы, волнообразно струящиеся по платью цвета морской волны, на ее руках, плечах и груди сверкали украшенья с большими изумрудами…

В руках Греза сжимала цветок белой лилии.

* * *

— Нашла… — ткнула Чуб пальцем в строку пьесы. — Тут Принцесса говорит трубадуру, что означает ее лилия…

Когда я шла среди прекрасных лилий

И тихо мне одна из них кивала

Своей головкой, точно намекая,

Что поняла любовь моей души,

Я думала, что лишь она достойна

Узнать любви прекрасной нашей тайну,

И царственной и чистой, как она;

И лилии тогда я поверяла,

Что я тебя люблю.[12]

— Полезно все же иногда читать книжки! — погладила Даша синий томик Ростана. — Лилия символизирует любовь Принцессы Грезы. И даря ее, она объясняется в любви умирающему.

— Катя, я еще хочу жить! — не сдержалась Маша. — Перестань все время смотреть на меня… Ты ж за рулем!

— Прости.

Везти изумрудную Грезу к Могилевцеву Катерина предпочла без шофера. Ее черное «вольво» свернуло на Владимирскую улицу.

— Хорошо, что стекла у меня затемненные, — сказала Дображанская. — А то, боюсь, твой блистательный вид мог спровоцировать пару аварий.

— Верно, — поддержала шутку Чуб. — Мы б Машку не довезли. Ее бы у нас по дороге украли.

— Перестаньте, — сказала Маша.

Но в животе поселилось теплое чувство… Воспоминанье о минувшей любви, а не о минувшей ошибке.

— Подведем итоги, — сказала Катерина. — Первое и самое главное — алмазная Лилия Бернар существует. Миллионер Семен Могилевцев был влюблен в Сару, построил для нее особняк и запечатлел ее на потолке. В детстве прапрадед жены депутата видел сквозь замочную скважину их объяснение, а может, и иные сцены интимного свойства — поцелуи, объятия, весь тот спектакль о трубадуре и Мелисинде, который, по ее собственному выражению, Дарья пропустила. А спустя много лет между Жоржем, ставшим истопником бывшего особняка Могилевцева, и неизвестным мужчиной произошла ссора. Как раз из-за Лилии, подаренной Могилевцеву Сарой…

— Он не говорил, что подаренной, — запротестовала Маша. — Жорж просто упомянул Мелисинду и хозяина дома. Быть может, прапрадед жены депутата не врал, и Сара подарила цветок ему.

— Десятилетнему мальчишке? — усомнилась Катя.

— Почему бы и нет? Подарила ж она кольцо нашей Даше. Кроме того, второй раз Бернар приезжала в Киев в 1909 году. К тому времени Жоржу было лет 28.

— А ей?

— А она, как мы знаем, до последнего меняла юных любовников, — напомнила Даша.

— Что ж… молодым любовникам пожилые дамы дарят драгоценности охотнее, чем старым поклонникам. Согласна. Сара могла подарить Лилию Жоржу Архангельскому, — признала Дображанская.

— И то, что после революции он оказался истопником в бывшем доме Могилевцева, могло быть простым совпадением, — резюмировала Маша. — Он хранил ее ценность. А потом рассказал «как на духу» свою историю одному из жильцов Шоколадки. И тот, с пистолетом, реквизировал Лилию как историческую ценность, которой место в музее, и донес на Жоржа прежде, чем тот успел донести на него. Так Архангельский пропал в лагерях. Вполне в духе 30-х годов, когда все писали доносы друг на друга, а под видом достояния республики выгребали даже святые дары из церквей…

Маша замолчала. Машина как раз проезжала огромную, безлюдную, наполненную воздухом и солнечным светом Софийскую площадь: улетающую в небо бледно-голубую колокольню, белую стену и 19 золотых куполов древнейшего из киевских соборов, на внутренней стене которого высилась «Нерушимая стена» Матерь Божья. Покровительница Города Киева и народа, жившего здесь со времен Древней Руси… устоявшая даже в роковые 30-е годы, когда Святой Город потерял десятки церквей, разобранных и взорванных большевиками.

«Вольво» миновало разрушенный «до основанья, а затем» воссозданный вновь Михайловский монастырь, проскочило висевшую на его стенах памятную табличку с бронзовым бюстом…

Но связать несколько оборванных мыслей в единый узор Ковалева не успела.

— Если все так, — сказала Катя, оставив за спиной Европейскую площадь, — тебе тем более нужно идти к Могилевцеву и спросить его…

— Что? — обеспокоилась Маша.

— «Помнишь мой подарок? Где он?»

— А если Сара подарила Лилию Жоржу, а ему ничего не дарила? Если он спросит: «Какой подарок?», — запаниковала студентка, — что я буду делать?

— Вот глупая, — прочирикала Чуб, — тогда подойдешь, поцелуешь его и скажешь: «Вот какой!»

— А если я никогда его не целовала? Как он вспомнит об этом?

— Ну, ты наивная… — Даша закатила глаза. — Тогда тем скорей проканает. Какой нормальный мужчина будет заморачиваться на женскую логику, когда его впервые целует любимая женщина.

— А как мы его усыпим? — сдалась Маша.

— Не проблема, — не оборачиваясь, Катя подняла руку с выставленным безымянным пальцем, обвитым кольцом с рубиново-красной головкой мака.

* * *

Издавна мак символизировал сон, но был не только символом, но и источником сна, наркотического, тревожного, сладкого. И, надев на руку усыпанное рубинами алое кольцо в стиле Модерн, фотографически точно копирующее беззащитную нежность и алую угрозу красного мака, Дображанская разом активизировала все его свойства.

Катина машина второй раз за день подъехала к Шоколадному домику на Шелковичной. Прежде чем толкнуть дверь, Маша быстро прошептала заклятье, требуя именем Города показать им день и час хозяина дома, который им нужно узнать.

Трое вошли в просторный холл и остановились, даря себе миг для восторга… Особняк миллионера, готовый принять в свои объятия божественную звезду, пленял душу, поражал воображение. Все в нем сияло, все изумляло изыском и роскошью: мерцающий мрамор ступеней, чугунное кружево перил и нежнейший, похожий на морозное стекло витраж в окне, украшенный женской головкой со знакомым, слегка хищноватым профилем Сары.

На перворожденном потолке — целом, ослепительно белом, лепном — парили два лебедя — символ вечной любви. И Маша окончательно поняла, почему Шоколадному домику так нравилось быть ЗАГСом — он был построен как Дом Любви, он ждал ее, как и его хозяин… Но дождался лишь спустя сорок лет, став в 1960 году Дворцом Бракосочетания, радостно встречая сотни счастливых, влюбленных пар… Хозяин же, Семен Семенович Могилевцев, не дождался совсем… Никогда.