Книга Таинственная женщина - Жорж Онэ

Банкир вздохнул:

– Ах, София, вы жестокая кокетка!.. Вы доводите мужчин до безумия.

– Я? Вы бредите, Лихтенбах! Видели ли вы когда-нибудь, чтобы я заигрывала с мужчиной, который мне не нужен? И это говорите вы, вы! Можно подумать, что вы совсем меня не знаете.

– О да, я прекрасно вас знаю… даже больше, чем вы предполагаете… Есть целые периоды вашей жизни, столь краткой и столь насыщенной, целые периоды, покрытые мраком… Но я сумел заглянуть и туда. Вы очень ловки, очень смелы, очень хитры, София! Я так же упорен и настойчив и умею добиваться желаемого. Вот почему я знаю и о нынешней вашей жизни, баронесса Гродско, и о вашем прошлом…

В глазах Софии мелькнул гнев, губы судорожно сжались, придав ее лицу злобное выражение. Она смело взглянула на собеседника и произнесла:

– Вот как! Поделитесь со мной. Очень интересно узнать, что вам известно обо мне. Если сведения ваши верны, клянусь, что не стану отрекаться, если же нет, то вы прогоните своих разведчиков. Если вы держите шпионов, то они должны быть умны и надежны.

– Мои шпионы никогда не обманывают: им нет выгоды лгать.

– Посмотрим. Итак…

– Итак, до того, как стать женой барона Эльмера Гродско, венгерского аристократа, порвавшего со своей семьей, чтобы жениться на вас, вы выступали на сцене белградского театра – состояли в труппе странствующих актеров под руководством одного антрепренера, разбойника и жулика, который был, очевидно, вашим любовником. Тут-то барон Эльмер, возвращаясь из Варны, и увидел вас, влюбился и увез, при этом застрелив из револьвера вашего прекрасного Эсковиско, который гнался за ним…

Губы молодой женщины презрительно искривились, а в глазах блеснула насмешка.

– Так вот что вы узнали! Вы начали с театра и дела Эсковиско? Много шуму из ничего, мой милый!

– О, я соблюдаю порядок. Если желаете, я коснусь более раннего периода – например, смерти мадам Ферранти, дамы-благотворительницы из Триеста, которая подобрала вас на улице умирающей от голода и взяла к себе в прислуги. Вам было шестнадцать лет. У вашей благодетельницы был сын. В день смерти его матери – говорят, та была отравлена, хотя это и не удалось установить достоверно, – молодой Ферранти уехал с вами, захватив с собой всю наличность, драгоценности и ценные бумаги покойной… Вы или ваш приятель дали мадам Ферранти тот чай, после которого она уснула вечным сном?

– О боже, нет. Подавала чай ее старая служанка, служившая в доме двадцать лет. Она созналась в этом на допросе, но, поскольку не обнаружили никаких улик, ее отпустили…

– Вы же с любовником укатили в Венецию и превесело там жили. В один прекрасный вечер этот юноша, будучи пьян, затеял в кафе «Флориан» ссору с австрийским майором, который на следующий день всадил ему кинжал в живот… Бедняга тут же скончался от этой раны…

– Да, бедный Ферранти! Он прекрасно танцевал, но слишком увлекался абсентом… Вот что его убило, а не кинжал майора Брюцлова… Что касается австрийца, то это был красавец с роскошными усами, но глупый и опасный субъект… Это он заставил меня уехать из Венеции, где мне так хорошо жилось… Я не могла заговорить ни с одним мужчиной – он тотчас вызывал его на дуэль. Я вынуждена была уехать…

– Отчасти, кажется, из-за происков австрийской полиции? – с сарказмом спросил Лихтенбах. – И до сих пор вам запрещен въезд в Австрию?

– Да, благодаря этому идиоту Гродско.

– Что же поделывает этот симпатяга? – поинтересовался банкир.

– Он летом живет в Вене, а зимой в Монте-Карло. Играет, чтобы развлечься, а когда проигрывает, начинает пить.

– Он, кажется, систематически остается в проигрыше? – заметил с усмешкой Элиас.

– И потому вечно пьет.

– Значит, на вашей совести несколько смертей, моя красавица. Ваша жизнь богата приключениями, хотя вам нет и тридцати лет.

– Мне исполнилось двадцать восемь на прошлой неделе, – поправила собеседника баронесса.

– Вы шли по человеческим жизням как по ковру, стремясь к своей цели: роскоши, власти, удовольствиям. И вот теперь вы сильнее чем когда-либо – в блеске молодости и красоты, во всеоружии могучей воли, не знающей преград, и гибкой совести, приемлющей все. Что же, верны мои сведения? – заключил с сарказмом Лихтенбах.

Гостья смело взглянула на банкира, затем вынув серебряный портсигар, достала сигарету, спокойно закурила ее и, пуская кольца дыма, ответила своим мягким голосом:

– Да, верны, но далеко не полны. Я несравнимо опаснее. И вы это прекрасно знаете, но боитесь рассердить меня более реалистичным описанием. Однако вы заблуждаетесь. Я так презираю человечество, что вы нисколько не оскорбите меня даже утверждением, что я отношусь к нему как к товару и стараюсь извлечь из него максимальную пользу. Для меня люди не ценнее животных, предназначенных на убой. Они должны обеспечивать мое существование, они должны страдать и умирать – таково, вероятно, их предназначение. Одни существа словно созданы для того, чтобы работать, приносить жертвы, страдать, другие, наоборот, созданы для праздности и эгоистических наслаждений. Так распорядилась природа. Эксплуатируемые и эксплуататоры, вьючные и хищные животные – разве это не единственно разумная классификация? Посмотрите вокруг, везде увидите целые стада глупцов, которых погоняют, стригут и убивают несколько смельчаков. В чем же вы меня упрекаете? Если я из тех, кто убивает, то вы, милейший, принадлежите к тем, кто стрижет. Мы – одного поля ягоды, друг мой, только у меня хватает смелости признаться в этом, тогда как вы лицемерно прячете свое истинное лицо. Но у нас одна цель – эксплуатация людей ради нашей выгоды и нашего удовольствия. Если я ошибаюсь, попытайтесь опровергнуть мои слова.

Баронесса произнесла эту тираду спокойным тоном, который так странно контрастировал с ее цинизмом, что даже Лихтенбах, не питавший иллюзий насчет своей обворожительной собеседницы, с минуту пребывал в замешательстве. Он не отличался щепетильностью, этот торговец разным товаром. Но перед ним было существо более смелое, более беззастенчивое, если не более опасное, чем он сам. И он мысленно прикидывал, в какие дебри могла завлечь его эта женщина и какие преимущества могла ему предоставить. Да, она – прелестное, смертельно опасное орудие. Банкир знал, на что она способна. Но он был богат и влиятелен, ему не подходили те способы, которыми баронесса София Гродско обеспечивала свое существование. Что могло быть общего между ним, почтенным членом общества, и этой авантюристкой, добывавшей деньги из грязи и крови? Элиас понял, что наговорил много лишнего в начале беседы. Следовало показать прекрасной Софии, какая пропасть разделяет ее и банкира-миллионера.

– В общем, вы, конечно, правы, милая баронесса, – сказал он, – хотя придали своим мыслям слишком оригинальную форму… Все, что вы сказали, можно резюмировать так: неравенство между людьми будет существовать вечно, и всегда будут дураки, которых ловкие люди будут эксплуатировать под надзором жандармов и под контролем закона. Излагая свою теорию, вы забыли про закон и жандармов. Советую вам считаться с ними: если вы этим пренебрежете, то рискуете в один прекрасный день попасться.