Книга 1993 - Сергей Шаргунов

– А хер его знает… – загундосил один из них, благообразный, из чьих глаз тонкими линиями тянулся желтоватый гной и, как воск, остывал на волосатых щеках. – Давеча Мишка помер… – И уточнил с нажимом: – Мишка Малой. Из Ангарска.

– Ты рехнулся! Идем! – крикнула Лена, отступая от мужа в сторону электрички. – Оставайся здесь тогда!

Виктор потерянно махнул рукой и бросился за женой.

– Ты куда? Чего такое? Я бы скорую вызвал, и всё… – затараторил он ей в самое ухо. – Это же человек все-таки!

– Да какой он человек, – сказала Лена убежденно.

Виктор обернулся на вокзал, увидел серебристый, сияющий утренней свежестью купол под серебристой пятиконечной звездой, каждый луч которой сверкал на солнце отточенно, как бритва. И вдруг ниже на перроне среди быстрых фигур, движущихся к электричке, на уровне их колен… Голова… борода… тело…

– Смотри! – дернул Лену за рукав.

Она обернулась, тоже поначалу ослепил купол, опустила взгляд и не сдержалась:

– Ну, еб твою…

Люди шагали к электричке, обтекая бомжа, как будто опасную собаку. Он полз между ними. Он полз к Виктору, к Брянцевым он полз, конечно, к ним. Он полз на коленях – рывок за рывком. Он хотел им служить. Его позвали, пока он лежал без сил, и он почуял хозяев.

Кровь коричневой лепешкой запеклась на седой шевелюре и лбу. Он полз очень проворно и всё слышнее мычал.

– Это он? Тот самый? – спросил Виктор с детским восторгом. – Хорошо, что он жив!

Лена вскочила в электричку.

– Эй! Эй! Куда ты? – нервно смеясь, Виктор гнался за женой, та летела по вагонам, хлопая дверями в тамбурах.

В середине она выдохлась, села и приклеилась к окну. Виктор сел напротив. Легонько похлопал ее по колену:

– Ой, Лен, он сюда приполз!

Она на миг встрепенулась, стрельнула глазами.

– Не смешно, – приклеилась обратно к пыльному окну.

Машинист сквозь треск провозгласил натужный безалкогольный тост, поезд зашипел, как бутылка газировки, и потек себе от Москвы.

Виктора теснили на скамье две пухлые судачащие между собой бабуси, а возле Лены вольно расселся рослый парень в короткой майке, открывавшей розовую грудь атлета. У парня были нагло расставлены ноги.

– Лен! – позвал Виктор снова, подтверждая свое право на жену.

– Я не пойму, – спросила она вполголоса, наклоняясь к нему, – тебе, что, нравятся уроды? Ты еще домой к нам такого посели. А что? Они ж для тебя жертвы власти, да? Давай! Или лучше знаешь что – ты сам с ними живи. Тебя уже знают на вокзале, правильно я поняла? Во вторник поедешь с работы, домой не надо, с новыми приятелями отдохни.

Виктор покрутил головой:

– Раньше их лечили. Раньше всем был труд. А теперь квартиру за бутылку выманят, и иди куда хочешь. Что, не так я говорю? – Он бросил взгляд на атлета, тот спал. – Правильно ты выразилась: жертвы.

Лена ядовито поглядела на мужа:

– Смотри, не подхвати туберкулез. Или, может, чуму какую. Дома девчонка растет, а он с бомжами вась-васькается.

– Елена, у нас разговор слепого с глухим, – Виктор с хрустом зевнул, настал его черед отвернуться в окно.

Он сонно смотрел сквозь прищур и видел явь как сны: красноватые, оттенка его век, просвечиваемых солнцем, и в то же время зеленые, цвета зелени за окном. Он неожиданно вспомнил бомжа и две его лужи: красную – крови и зеленоватую – дерьма, встряхнул головой, точно сбрасывая брызги, и кулаком стал тереть глаза, старательно и брезгливо. Почему-то в окно уже не смотрелось, смотрел перед собой. Лена сопела, привалившись на голое плечо бесшумно спящего атлета.

Каждую минуту в вагон заходили торговцы и предлагали порножурналы, церковные календари, фонарики, стельки от потливости ног. Пока один нахваливал товар, следующий ждал и начинал свою арию, едва замолкал предыдущий.

– Свежий выпуск газеты “Молния”! Покупайте газету пролетарской борьбы!

Виктор заерзал, приподнялся, вглядываясь. Между рядами приплясывала старушка с маленьким печеным радостным лицом. Подмышкой зажата пачка газет.

– Правда о жизни простого человека! Свежий выпуск “Молнии”!

– Спасибо, мать! – Виктор ссыпал ей мелочь в ладонь. – А прошлого номера нет? Где стихи Гунько Бориса…

– Нет. К музею Ленина приходи! – зашлепала старушка. – Там все номера есть. Лучше в воскресенье. В десять утра линейка. Там все наши: и Виктор Иваныч, и Гунько со стихами, и дьякон Пичушкин…

– Ага! Видели, знаем, топай! – громыхнула сидевшая возле Виктора бабуся. – Вчера показывали. Это же новый Гитлер, Ампилов ваш!

– Не говори, Тома. Охота нам всякое барахло читать, – согласилась ее спутница, до этого купившая “Очень страшную газету”.

– Больше верьте Тель-Авизору, гражданочки! – азартно отозвалась старушка с газетами.

Немедленно в спор втянулись другие пассажиры. Зашумели голоса. Кто-то материл коммунистку и обещал выкинуть в окно, та отвечала, капризно и плаксиво. Кто-то материл матерящего. В проходе стояли продавцы, которых никто не слушал.

Лена застонала, вздрогнула и пробудилась. Непонимающе смотрела на мужа.

– “Сорок третий километр” платформа, – бравой скороговоркой объявил машинист.

– Выходим! – крикнула Лена.

– А? – он уставился на нее в невероятном прозрении. – Наша?

Они выбежали из электрички.

Родной поселок встречал запахом леса, пением птиц, безлюдьем и железным ящиком палатки в начале улицы.

Виктор почувствовал сильную усталость. Это всегда с ним бывало после работы – стоило сойти на землю Сорок третьего: глаза сами закрывались, ноги еле шли, и ему почему-то всегда представлялась вата в молоке. Он передвигался, ощущая себя ватой… белой и вялой… ватой, которую намочили в молоке…

Лена нежно обняла мужа за талию и беззвучно помирилась с ним. Брянцевы добрели до дома, вошли за калитку.

– Кто это свинячит? – отрешенно спросил Виктор и носком ботинка подвинул окурок с дорожки в траву.

– Кот из дома – мыши в пляс, – ответила Лена столь же отрешенно и позвонила в дверь.

Ждали долго. Лена утопила кнопку еще раз, долго держала. Заскреблись, отпирая.

Таня, бледная и растрепанная, тени в подглазьях, стояла на пороге и щурилась поверх родителей в утренний сад, влажный и яркий. Она была босая, до ляжек спускалась длинная безразмерная оранжевая майка.

– Чего не открывала? Встать не можешь? – при виде дочери Лена оживилась.

– Сковороду сожгла? – Виктор замер в прихожей, как бы бдительно прислушиваясь. – Чо-то горелым тянет…

– Да не горелым, Вить. Это ж табачина! – Лена оживилась еще больше.