Книга Смотритель - Дмитрий Вересов

А в Рождествено явно понаедут городские эстеты, станут изображать набоковских гостей и испортят всю прелесть воистину деревенского праздника. Однако, в тысячный раз упрекнув себя в неуемной и неуместной гордости, Маруся согласилась и уже в половине седьмого тряслась в автобусе, зажатая с обеих сторон скрипящими кочнами капусты и дыша розовобокими яблоками.

Впрочем, теперь она уже не жалела о поездке, решив, что как раз в Рождествене-то и можно будет спросить у старожилов и о таинственном острове, и о странном его обитателе, а заодно уж и о чудаковатом «профессоре».

Вокруг красной церкви плескалось разноцветное людское море, в сотни раз умноженное и отраженное красками принесенных даров. Священник, видно, уже давно кропил горы огурцов, брюкв, яблок и появившихся на таких праздниках не столь давно арбузов, дынь и даже авокадо с манго. Достояв службу до того самого места, когда, по идее, весь храм должен единым дыханием отчитать «Символ веры», а на самом деле едва подшепетывает двум-трем старухам, Маруся решила выйти, в очередной раз упрекнув себя за то, что так и не удосужилась выучить эти красивые и простые слова. Она уже осторожно проталкивалась сквозь толпу к выходу, когда до ее слуха вдруг донесся шепот двух мальчишек лет по десяти, которых сюда явно загнали какие-нибудь прабабки. Разговор этот чем-то насторожил ее.

– Да ну, все говорят, что там жуть какая-то, и огромный пес сторожит. Загрызет еще на фиг!

– Дурак ты, Валька! Сегодня что?

– Говорят, Спас…

– А больше ничего не говорят? Эх, ты, лето в деревне прожил, а ни черта не знаешь! – Соседняя бабка, секунду назад казавшаяся ушедшей в молитву, тут же, не изменяя благостного выражения лица, больно ущипнула юного богохульника за щеку.

– У, злыдня! – огрызнулся тот, но продолжил: – Так вот, бабка Антонова говорит, что сегодня еще и гороховые разговины!

– Чего-чего?

– Того! – Он опасливо покосился на соседку. – Историю знать надо! – Он сладострастно испытывал терпение товарища никак не меньше полминуты. – Можно лазать по всем чужим гороховым полям и жрать вволю. А там, я сам видел, во-о-от такое поле и горох жирный-прежирный. Наверное, тот псих в шляпе с ленточками откуда-нибудь из-за границы привез, здесь такого нету, я уж везде все обшарил.

Второй мальчишка согласно кивнул, и они тоже стали пробираться к выходу. Маруся, застывшая было на месте во время этого заговорщицкого перешептывания, двинулась за ними. Огромная собака и псих в шляпе с лентами, хотя и не очень правдоподобно, но каким-то непонятным образом связывались у нее с потерянным в лесах островом и его обитателем. А мальчишки – всегда народ ушлый и знает порой куда больше, чем взрослые, тем более в делах, касающихся чего-нибудь непривычного и таинственного.

Парочка юных заговорщиков зайцами перескочила шоссе и помчалась по правому берегу в сторону ляд.[39]Маруся, проклиная стертую ногу и так и не купленные новые кроссовки, поспешила за ними в то и дело спадающих старых голубых босоножках. Однако она быстро забыла про все неудобства, поскольку с детским восторгом вдруг почувствовала и себя тоже героем своих переводов. «Сэр Эндрю туже запахнул вишневый плащ и бесплотной тенью помчался вдоль берега зеленого Арно к Понто Веккьо…»

Мальчишки быстро свернули влево, и Марусе пришлось продолжить погоню по лабиринту дорожек, видимо лет сто назад бывших парковыми, а теперь превратившихся в лесные. Вьетнамки пришлось взять в руки и скользить по слежавшейся хвое уже босиком. Парк незаметно, но быстро переходил в лес, и Маруся вдруг и в самом деле совершенно отчетлив поняла, что это и есть тот самый уже как будто бы навсегда потерянный ею борок. Правда, на сей раз он выглядел как-то уж слишком правильно и картинно: матово синела голубика, сверкали сталью бочажки, забытыми свечками стояли непонятно откуда взявшиеся здесь люпины, а над всем этим скользили рои бабочек всех размеров и оттенков, от лилового до розового и черного. На секунду отвлекшись на созерцание этого пиршества духа – ибо назвать скопище бабочек пиром плоти у нее как-то не поворачивался язык, – Маруся потеряла из виду обе синие спортивные курточки своих неожиданных проводников.

Поначалу она даже не расстроилась, а обрадовалась: дорога теперь и так ясна, а бегать босиком по лесу – занятие все же не из приятных. Но, пробродив вокруг с полчаса, она так и не нашла ни болотца, ни тропки к озеру. Оставался единственный ориентир в виде горохового поля, которого, правда, в тот раз она не видела.

Перестав бессистемно метаться из стороны в сторону, Маруся действительно очень быстро вышла на край желто-зеленого пространства уже с заметными проплешинами, над которым витал сытный и смачный дух поспевшего гороха. Прислушавшись, Маруся различила и чавкающий хруст – но ни собаки, ни жути, ни, тем более, человека в шляпе с лентами здесь не было и в помине.

Тогда она медленно пошла по самой опушке, стараясь не спугнуть воришек, но поле все не кончалось и не кончалось. Судя по солнцу, давно миновал полдень, стихли редкие птицы, а кузнечики в горохе, вероятно, не водились. Стояла глухая тишина, давно неприятная человеку городскому, давно забывшему о слиянии с природой и во всякой земной тишине чувствующему только подвох и опасность. Маруся тоже занервничала и уже несколько раз вспомнила об оставленном дома Вырине: все-таки с собакой, открытой другим мирам, в лесу чувствуешь себя куда надежнее. И тут, словно в ответ на ее мысли, по кустам леса прошуршало что-то большое и быстрое.

За время, прожитое в Бекове, она, к счастью, успела растерять многие городские предрассудки и знала, что летом медведя и кабана слышно издалека, рысь, наоборот, не услышишь, а волк сыт. Словом, бояться в лесу в это время можно либо змеи или, и даже скорее всего, человека, а поскольку это было не то и не другое, Маруся тут же упала в гороховые заросли и почти неслышно поскребла сухую землю, надеясь, что животное, привлеченное этим мышиным звуком, так или иначе выйдет на опушку.

Действительно, через пару минут из кустов наполовину посунулся роскошный немецкий дог с вываленным от жары языком. На какое-то мгновение жуткая мысль о бешенстве пришла Марусе в голову, но пес стоял совершенно спокойно, и она усилием воли прогнала ее. Однако даже секундный испуг погнал адреналин, и над полем промчался тот самый запах страха, который чувствует любое животное. Дог тревожно повел носом, но в карих глазах его появился не азарт, а, наоборот, недоумение и смущение. Пес судорожно зевнул и втянулся обратно в кусты, после чего до слуха Маруси донеслась торопливая и нетаящаяся поскачка. Несомненно, именно о нем говорили вездесущие мальчишки, и он действительно охраняет это поле. В разум собак Маруся верила и, чувствуя себя невиновной в грехе воровства, спокойно поднялась и пошла дальше, несмотря на появившееся вдруг чувство голода, не став рвать стручков. Она шла краем поля, огибая сиреневые, весьма декадентски поросшие изумрудным мхом валуны, думала о своем и совсем потеряла ощущение времени. По небу побежали тучки, а потом горизонт и вовсе затянулся мрачной пеленой. Однако ощущения близкого дождя не было, и гороховое поле все не кончалось. Никаких признаков мальчишек тоже не было видно.