Книга Пандора - Энн Райс

Потом случилось ужасное происшествие, заставившее менявозненавидеть императора всем сердцем и потерять всякую веру в него и в егоспособность править.

Этот инцидент имел отношение к храму Изиды. Некий хитрыйзлодей, утверждавший, что он – египетский бог Анубис, соблазнил высокороднуюпоследовательницу Изиды и переспал с ней прямо в храме, совершенно задурив ейголову, – хотя я ума не приложу, как ему это удалось.

Я до сих пор вспоминаю ее как самую глупую женщину в Риме.Но, возможно, я всего не знаю.

Так или иначе, дело было в храме.

А потом этот мужчина, фальшивый Анубис, пошел к тойвысокородной добродетельной женщине и в самых ясных выражениях сообщил о том,что между ними произошло. Она с воплями бросилась к мужу. Разразилсяневероятной силы скандал.

Я в душе порадовалась, что вот уже несколько лет не бывала вхраме.

Но со стороны императора последовали такие ужасные действия,которые мне и не снились.

Храм сровняли с землей. Всех приверженцев культа выслали изРима, некоторых казнили. Всех наших жрецов и жриц распяли, их тела повесили надеревьях, чтобы, как говорили в старом Риме, «умирали медленно и гнилинапоказ».

Отец пришел ко мне в спальню. Приблизившись к маленькомусвятилищу Изиды, он взял статую и швырнул ее о каменный пол. Потом поднял кускипобольше и разбил каждый из них. Он растер их в пыль.

Я лишь молча кивнула.

Вне себя от горя и потрясения, я ожидала, что он станетосуждать меня за старые привычки. Все происходящее повергало меня в ужас.Начались гонения на другие восточные культы. Император собирался отнять правоустраивать святилища у многих храмов по всей Империи.

«Этот человек недостоин быть императором Рима, – сказалотец. – Он согбен под тяжестью жестокости и лишений. Он негибок, скучен истрашится за свою жизнь! Человек, не способный быть императором, не долженстановиться императором. Во всяком случае, не в наше время».

«Может быть, он уйдет в отставку, – печальнопредположила я. – Он усыновил молодого полководца Германика Юлия Цезаря.Ведь это значит, что Германик будет его наследником?»

«Разве прежним наследникам Августа усыновление пошло напользу?»

«Что ты имеешь в виду?»

«Подумай головой, – сказал отец. – Нельзя большепритворяться, что мы живем в Республике. Необходимо определись статусимператора и пределы его полномочий! Необходимо создать схему наследования,исключающую убийство».

Я попыталась его успокоить.

«Отец, давай уедем из Рима. Поселимся в нашем доме вТоскане. Там всегда так хорошо!»

«В том-то и дело, что мы не можем уехать, Лидия. Я долженоставаться здесь. Должен хранить верность своему императору. Ради семьи. Яобязан выступить в сенате».

Через несколько месяцев Тиберий отослал своего молодого икрасивого племянника Германика Юлия Цезаря на Восток, чтобы убрать подальше отнизкопоклонничества и лести римлян. Как я уже говорила, люди высказывалисьначистоту.

Предполагалось, что Германик; будет наследовать Тиберию. НоТиберий оказался слишком завистлив, чтобы слушать, как толпа восхваляетГерманика за его боевые заслуги. Он хотел удалить его из Рима.

Таким образом, довольно обаятельный и соблазнительныймолодой полководец отправился на Восток, в Сирию, и исчез с любящих глазримского народа, из сердца Империи, где городская толпа вершила судьбы мира.

Рано или поздно начнется новая северная кампания, поняли мы.Германик в ходе последней кампании нанес сильный удар по германским племенам.

За обеденным столом мне в животрепещущих подробностяхповедали об этом братья.

Они рассказали, как вернулись, чтобы отомстить за страшноеизбиение полководца Вара и его войск в Тевтобургском лесу. Если их призовут ещераз, можно закончить дело, и мои братья согласны отправиться в поход. Онипринадлежали к числу тех старомодных патрициев, которые всегда готовы былисражаться.

Тем временем поползли слухи, что делатории, печальноизвестные шпионы преторианской гвардии, кладут себе в карман треть состояниятех, на кого доносят.

Я сочла это ужасным, но отец лишь покачал головой.

«Это началось еще при Августе».

«Да, отец, – ответила я, – но тогда предательствомсчитались поступки, не слова».

«Тем больше причин молчать. – Он устало откинулся наспинку ложа. – Лидия, спой мне. Доставай лиру. Сочини какую-нибудь смешнуюэпическую поэму. Давно уже я тебя не слушал».

«Я уже вышла из этого возраста», – ответила я,вспоминая глупые, непристойные сатиры на Гомера, которые я раньше придумывалатак быстро и легко и которыми все восхищались. Но его просьба меня крайнеобрадовала.

Я так явственно помню ту ночь, что не могу оторваться отизложения, несмотря на то что знаю, какие страдания мне предстоит описатьдалее.

Что такое письменная речь? Дэвид, ты увидишь, что я задамэтот вопрос не один раз, ибо с каждой заполненной страницей я понимаю всебольше и больше – я отчетливо вижу многое из того, что прежде оставалосьнедоступным моему разуму, и потому я скорее витала в мечтах, чем действительножила.

В ту ночь я все-таки сочинила очень забавную поэму. Отецпосмеялся. Он заснул прямо на кушетке. А потом заговорил как в трансе:

«Лидия, ты не должна из-за меня оставаться всю жизньодинокой. Выйди замуж по любви! Нельзя сдаваться!»

Когда я обернулась к нему, он уже снова ровно дышал.

Через две недели – или через месяц – наша спокойная жизньвнезапно закончилась.

Однажды я вернулась домой и обнаружила, что дом совершеннопуст, если не считать двух перепуганных старых рабов – рабов, вдействительности принадлежавших моему брату Антонию; они впустили меня и крепкозаперли дверь на засов.

Я прошла через огромный вестибюль в перистиль и в гостиную.Мне открылось удивительное зрелище.

Отец был в полном боевом облачении, он вооружился мечом икинжалом, не хватало только щита. Он даже нашел свой красный плащ. Блестелотполированный нагрудник.

Он пристально смотрел в пол, и не без причины – весь пол былперекопан и на свет извлекли очаг, которым пользовалось когда-то очень давно неодно поколение нашего рода. В глубокой древности наш дом начался именно с этойкомнаты, и вся семья собиралась вокруг очага, чтобы обедать или молиться.

Я его никогда не видела. У нас были домашние святилища, ноэтот гигантский круг из обгорелых камней поразил меня до глубины души.Обнажился даже пепел. Очаг производил впечатление зловещего и одновременносвященного места.