Книга Афера - Мэтью Кляйн

Прежде чем красть двадцать миллионов долларов, я должен убедиться, что тылы у меня надежно прикрыты. Нельзя, чтобы моего сына избили или вообще убили, пока я буду проворачивать аферу. В первую очередь я должен обезопасить Тоби.

Как убедить гангстера не убивать твоего сына? Все просто — сделай так, чтобы перед ним замаячила перспектива нагреть руки. Сначала необходимо встретиться с ним лицом к лицу. В случае с Андре Сустевичем, Профессором, дело нехитрое — надо просто позвонить в дверь.

У Сустевича особняк в районе Пасифик-Хайтс. Он как-то признался журналистам, что обосновался в Сан-Франциско, поскольку этот город похож на Москву — такой же серый, холодный, гнетущий. По дороге к его резиденции я думаю, что из окон собственного дома в Пасифик-Хайтс Сан-Франциско не казался бы мне таким уж мрачным. Дом Сустевича построил один железнодорожный магнат в 1980-е годы. Резиденция, избежавшая землетрясения и пожара 1906 года, занимает целый квартал. Великолепной работы фронтоны, башенка в углу, нарочито богатая внешняя отделка — классика викторианского стиля. Дом выкрашен в ярко-желтый цвет — наверное, чтобы разгонять тоску, от которой, видимо, никуда не деться, когда живешь в шестнадцатикомнатном особняке с прекрасным видом на залив и мост «Золотые ворота».

Я оставляю машину на улице и иду к дому. Он окружен садом с деревьями, чьи кроны фигурно подстрижены в форме животных — лебедя, кабана, слона — всех, кого хочется либо убить, либо съесть. Сад окружен кованой решеткой. У ворот стоит громила в костюме, сидящем на нем как шкурка на сардельке. В ухе у него миниатюрный наушник и микрофон. Вид при этом — как у хоккеиста в тиаре.

— Здравствуйте, — приветствую я его. — Я пришел поговорить с Андре Сустевичем.

— Вы договаривались о встрече? — спрашивает он с явным русским акцентом.

— Нет, — признаюсь я, — но вы не могли бы передать, что пришел Кип Ларго? Я отец Тоби Ларго, и мне бы хотелось заплатить мистеру Сустевичу один миллион долларов.

Охранник кивает, словно сюда каждый день приходят незнакомые люди и предлагают миллион долларов. Он подносит микрофон ко рту и что-то говорит по-русски. Я различаю слова «Кип», «Ларго» и «Тоби», но не могу ручаться, что остальные русские слова не означают «жалкий старикан» и «горе-сын».

Буквально через мгновение охранник отрывается от микрофона.

— Мистер Сустевич поговорит с вами, — сообщает он. — Пройдемте со мной.

Он со скрипом открывает ворота. Я вхожу в сад. Из дома появляется еще один русский громила. У него короткие светлые волосы и огромные плечи. У меня такое ощущение, будто я очутился в русском тренажерном зале.

— Поднимите, пожалуйста, руки, — просит меня блондин.

Я слушаюсь. Он хлопает меня по груди и спине. Осторожно ощупывает мошонку. Меня подмывает успокоить их, объяснив, что орудие там есть, но я им уже лет пять не пользуюсь. Не обнаружив ни оружия, ни бомбы, блондин приглашает меня в дом.

Войдя, мы попадаем в просторный двухэтажный зал, вымощенный мрамором. Поскольку в бытность мою богатым человеком — это продолжалось месяца два — я присматривал себе похожий дом, я знаю: это итальянская плитка Каррера стоимостью сто сорок долларов за квадратный метр. Широкая винтовая лестница ведет на второй этаж, где стоит диванчик, с которого можно наблюдать за входом.

Как только мы заходим, блондин останавливается.

— У вас есть мобильный телефон? — поворачивается он ко мне.

Поначалу я думаю, что ему надо позвонить — быть может, в Минск по личному делу. Только потом до меня доходит. В мобильник можно запрятать кучу электроники. Жучки, радиолокаторы, камеры. Я вытаскиваю свою «Моторолу» и отдаю ему.

— Когда вы будете уходить, я вам его верну, — обещает он.

«Да уж, вернешь, никуда не денешься», — думаю я, вспоминая о двух сотнях долларов, которые выложил за мобильник, когда тот только появился в продаже.

Блондин ведет меня в большую комнату с широкими окнами, из которых открывается вид на сад, холм позади него и залив Сан-Франциско. В тумане видны очертания моста «Золотые ворота».

Блондин жестом приглашает присесть на диван и уходит. Я принимаюсь оглядывать белоснежные стены. На них висят огромные полотна, которые навсегда останутся для меня загадкой — неимоверные фигуры и цвета́, черное с белым, красные пятна. То ли шедевры современного искусства, то ли зарисовки полицейского с места преступления.

Спустя несколько минут за моей спиной слышатся шаги. Обернувшись, я вижу, как в комнату входит худой мужчина средних лет. Он в очках, волосы с проседью. Хозяин дома действительно похож на профессора, и мне даже на мгновение кажется, будто самое страшное, что он может со мной сделать — это поставить двойку на экзамене. Затем вспоминаю: если бы не он, моего сына не избили бы, не сломали бы ему ногу, а я сам не перепугался бы до смерти.

Сустевич подходит ко мне, протягивает руку.

— Мистер Ларго?

Я поднимаюсь с дивана и жму ему руку.

— Какой приятный сюрприз, — добавляет он с русским акцентом.

— Я тут мимо проезжал, — объясняю я. — Решил вот заскочить на блинчики с икрой.

Профессор искренне удивлен, будто я и вправду зашел перекусить, а он так невежливо со мной обошелся, ничего не предложив.

— А вы хотели чего-нибудь? Серьезно? Может, чаю?

— Нет, спасибо, — отвечаю я. — Я пошутил.

— Понятно, — говорит он, жестом приглашая меня присесть, хотя сам не садится. — Ну да ладно. А вы, собственно, кто?

Чует мое сердце, он прекрасно знает, кто я такой. Русский бандит, который требует, чтобы охрана обыскивала посетителей вплоть до мошонки и отбирала мобильные телефоны, не пустит случайного прохожего в свой дом, клюнув на сомнительное обещание сделать его богаче на миллион долларов.

Но я решаю подыграть.

— Я отец Тоби Ларго, — объясняю я. — Он должен вам деньги.

Мотнув головой, Сустевич отмахивается от моих слов, как от надоедливых мошек, роящихся вокруг него.

— Сейчас многие в долгах, — отвечает он.

Не совсем ясно, то ли он извиняется, что не помнит моего сына, то ли сетует на современное общество в целом.

— Мой сын имел дело с одним из ваших людей, Серегой Костоправом.

— Серегой… — пытается повторить он, но замолкает, сбитый с толку. Потом его осеняет: — Ах, с Серегой. Только он не Костоправ, а Костолом.

— Да, с Серегой Костоломом, — поправляюсь я.

Сустевич поворачивается к двери и, не повышая голоса, зовет кого-то:

— Дима.

В комнату входит тот самый блондин. Сустевич что-то быстро говорит ему по-русски. Я понимаю только слово «Серега».

Блондин кивает и исчезает.

— Его сейчас приведут, — объясняет мне Профессор, словно я совсем дурак и не понял, о чем он просил охранника.