Книга Гладиаторы «Спартака» - Георгий Миронов

— Вы только не волнуйтесь. Расскажите все подробно, что вас волнует. И сразу станет легче.

— Ну, вы знаете, — жеманно потупилась вдова партийца, — что у нас с Шаповаловым Б.А. из пятнадцатой квартиры — роман. Это все в подъезде знают.

— А я нет, — простодушно удивился Аверьянов.

— Считайте это чистосердечным признанием, — пошутила вдова. — В конце концов, тут нет ничего порочащего нас в глазах соседей. Он вдовец, я вдова. У меня дети взрослые, у него вообще нет родных. Словом, возникли теплые отношения на почве быта. Знаете ли, рубашки он сам стирал в стиральной машине «Бош». А гладить не умел. Ну и я, знаете ли, хотя мой муж занимал высокое положение в свое время, ну, вы понимаете... Но я всегда сама готовила. И очень, знаете ли, прилично. Ну вот, как-то разговорились в очереди в гастрономе в соседней высотке, познакомились. Оказалось, что моя квартира буквально над его. Раз я зашла за спичками. Другой раз он за солью. Потом я попросила ввинтить лампочку, а он — погладить рубашку, — он шел на презентацию в музей личных коллекций... Да, кстати, вы знаете, что он был известным коллекционером? Что он еще собирал, не знаю, он был человек старой закалки, — сдержанный, даже скрытный. Очень, очень милый и обаятельный. Но картины точно собирал.

— И были ценные? — профессионально заинтересовался Аверянов.

— Только вы, ради Бога, не подумайте, что мой интерес к соседу имел какие-то меркантильные нюансы, — засмущалась вдова партийца. — Я вообще вам, как прокурору, признаюсь, — женщина не бедная. Но все по закону. Мой муж всегда зарабатывал хорошо, а жили мы скромно. И деньги откладывали на сберкнижку, мало ли что, — она кокетливо хихикнула, — в старости, знаете ли, на лекарства. Он вот старости так и не дождался, умер в 70 лет. — Вдова приложила к сухим глазам душистый носовой платок. — А я еще, как бы это сказать, в бальзаковском возрасте, — если честно, только вам, как прокурору, — мне 65.

— Никогда не дал бы больше 60, — честно глядя в глаза даме признался Аверьянов.

— Спасибо. Но я чувствую себя внутренне еще моложе. Словом, картины были хорошие. Я в этом понимаю толк. Мы с мужем один раз были даже в «Третьяковке». Он присутствовал при каком-то открытии и взял меня с собой. И потом, — у нас дома тоже есть картины. Пейзаж Москвы, по случаю очень недорого приобрели, еще когда муж был жив, в Измайлово на вернисаже... И еще натюрморт неизвестного художника — подарок мужу к выходу на пенсию.

Аверьянов устало покачал головой. Когда вдова прорвалась к нему «на консультацию», он самозабвенно смотрел записанный на магнитофон год назад матч «Спартака» и «Локомотива». «Локомотив» Михаил Васильевич тоже любил и ставил в мировой табели о рангах сразу после «Спартака». Матч тот был просто классным: играли обе команды отлично, и победил в равной борьбе «Спартак». Ничего лучше, чтобы создать хорошее настроение на весь день, и придумать нельзя было.

Вдовица ворвалась в середине второго тайма, когда нападающий «Спартака» стремительно влетел в штрафную площадь «Локомотива» и вдруг, вместо того чтобы пробить по воротам, где уже занял правильную позицию вратарь, вместо того чтобы дать пас своему полузащитнику, просто прелестно открывшемуся справа, отбросил мяч пяткой чуть назад и влево — на ход своему защитнику, неожиданно для железнодорожников материализовавшемуся из глубин обороны прямо напротив ворот «Локо». И тот неотразимо пробил в левый верхний угол ворот противника. И вратарь «Локо» был конечно же бессилен.

Слишком все быстро произошло.

Вдовица ворвалась в ту минуту, когда мяч на глазах затаившего дыхание стадиона вдруг пошел не вперед, не направо, а чуть назад и влево...

Услышав звонок, Аверьянов остановил видак. И хотя он конечно же знал, чем закончился этот эпизод и весь матч, но нежных чувств к вдовице, прервавшей сей сладостный для истинного болельщика миг, он не испытывал.

Однако ж профессиональный интерес и обязательность взяли верх над страстным увлечением.

— Так в чем проблема? — резюмировал он стыдливую исповедь разговорчивой соседки.

— Он пропал! — развела она в стороны морщинистые ручонки.

— Натюрморт? — удивился Аверьянов, легко предположивший, что купленный в Измайловском парке пейзаж вряд ли мог представлять особый интерес для грабителей, тем более что подъезд их хорошо охраняется и дверь у старушки стальная, с набором сложных замков.

— Нет, конечно! Шаповалов!

Борис Андреевич Шаповалов, 1925 года рождения, пенсионер, коллекционер, имевший со всеми жильцами подъезда ровные приветливые отношения, как выяснилось из дальнейшего рассказа, пропал вот уже неделю.

— Понимаете, — такого никогда раньше не было. Мы перезванивались ежедневно. Вместе часто ходили в гастроном, один раз — гуляли в зоопарке. Он рядом. И там был день открытых дверей. Или зверей. Словом, детей и пенсионеров пускали бесплатно. Мы конечно же не бедные люди. Но приятно, когда кто-то заботится о нас, стариках, — кокетливо потупила глаза вдовица.

— Он мог уехать куда-нибудь, не предупредив вас?

— Куда?! Ему некуда было ехать! У него совершенно не осталось родственников.

— На курорт, в санаторий, в дом отдыха?

— Исключено. Он бы никогда не оставил квартиру, коллекцию...

— Квартира была на охране? — Аверьянов привычно отрабатывал допустимые версии.

— Да.

— Значит, можно было спокойно уезжать. Опять же, наш подъезд...

— О, вы не знаете коллекционеров! — отмахнулась от такого предположения вдовица.

— Возможно. А лечь в больницу он не мог?

— У него, как ни странно, было отменное здоровье.

— Сердце, гипертония?

— Давление 130 на 80, как у космонавта. Я ему через день мерила. Это, знаете ли, был у нас такой ритуал. Игра как бы, — соседка хихикнула. — Ну, у стариков свои радости. Чай пили, я ему давление мерила, а он мне рассказывал про свою молодость, как он ходил в геологические экспедиции, собирал минералы. Коллекцию камней показывал.

— А что еще он коллекционировал?

— Главным образом конечно же европейскую живопись. Минералы — это так, пустячок, шалость. А вот картины и рисунки европейских мастеров — ну, я-то не большой знаток, но он говорил, — были, как это он выражался, «из первого ряда».

— Дорогие?

— Не знаю. Он как-то шутливо сказал, когда я перед одной картинкой чуть дольше задержалась, — большие тыщи ему Пушкинский музей предлагал. Чуть ли, как бы не ошибиться, подлинник Рембрандта. Но не живопись, а автолитография, так кажется. Небольшая, знаете ли, картинка, черно-белая, даже не цветная, а большие тыщи. А сколько же большие картины, что на стенах висели, стоили? Страшно подумать. Но он мне нравился, Шаповалов этот, деньги меня не интересовали. Я бы замуж за него пошла, даже если бы на стенах одни репродукции висели, как у меня дома, а не настоящие картины маслом. Он душевный был.