Книга Боги Абердина - Михей Натан

— Я помню тот день, когда отец ушел, — произнес я. — «Скоро вернусь», — сказал он. Так и сказал: «Скоро вернусь». Все казалось нормальным. Я помню, что его ложка торчала из чашки с кофе, а от тарелки с омлетом шел пар.

Я обмяк в кресле. Ветка дерева ударила о стекло. Оранжевые языки пламени извивались вокруг дров в камине.

— Я больше об этом не думаю, — продолжал я. — Отец даже не приехал на похороны мамы.

Доктор Кейд ничего не сказал. Несколько минут мы просто сидели молча.

— В седьмом классе у меня начались кошмары, — снова заговорил я. — После прочтения «Приключений Гекльберри Финна». Той части, где отец Гека забирается в окно, а сам он заходит в комнату и видит там отца с сальными волосами, свисающими на лицо. У меня повторялся кошмарный сон — лицо отца в окне. Он смотрел на меня, прижимал руки к оконной раме… — я содрогнулся.

У меня гудело в голове, пришлось моргнуть, чтобы прояснилось зрение. Я огляделся, уставившись на какое-то увядшее растение в греческой вазе у двери, затем перевел взгляд на помешенные в рамочки дипломы, развешенные на ближайшей ко мне стене. Один был из Мертона, второй — из Оксфорда, третий — из Кембриджа. Снизу донеслись звуки пианино. В камине треснуло полено, вверх взлетели искры.

— Теперь о вашей матери, — мягко произнес доктор Кейд. Лицо у него было напряженным, он явно чувствовал себя неудобно, словно задавая необходимый вопрос и зная, насколько он неприятен. — Отчего она умерла?

— От рака.

Он кивнул с серьезным видом и откинулся на спинку кресла, держа бокал в руке.

— Мама полгода проходила курс химиотерапии, но это не помогло, — пришлось пояснить мне. — В последний месяц делали еще и облучение, но это вообще ничего не дало, только выпали оставшиеся волосы.

— А точный диагноз вы знаете? Это была опухоль из лимфоидной ткани, болезнь Ходжкина?

— Злокачественная опухоль яичника, — проговорил я. — Хирург попробовал ее полностью удалить, но что-то пропустил, пошли метастазы, распространились по телу…

Снова воцарилось молчание. Я оглядывал комнату в поисках часов. Они висели на стене напротив письменного стола, сделанные из стекла и латуни. Вещь получилась красивой: циферблат цвета слоновой кости и стрелки филигранной работы.

«Почти одиннадцать, — подумал я. — Николь сейчас возвращается с фестиваля».

Наконец, доктор Кейд нарушил молчание. Он снова наполнил свой бокал и жестом показал мне на графин. Я кивнул — скорее из вежливости, — и профессор заново наполнил бокал и мне.

— Артур рекомендовал взять вас помощником для проведения исследований. Он очень высоко о вас отзывался, говорил о вашем прекрасном знании латыни. У меня не было возможности просмотреть ваше личное дело, но на настоящий момент слова Артура достаточно. Знаете, что нас поджимает время?

— Арт немного мне рассказывал.

— В общем, имеет значение каждый день. А поскольку мы не можем позволить себе прохлаждаться, я ожидаю, что вы будете работать быстро.

— Понимаю.

— И вы считаете, что сможете совмещать обучение в университете и работу по моему проекту?

— Думаю, да.

Доктор Кейд сделал глоток, поставил бокал на стол, посмотрел на меня и улыбнулся.

— Уже поздно, — сказал он. — Как бы мне ни хотелось продолжить наш разговор, все равно требуется еще поработать перед сном.

Я встал, не слишком уверенный, следует ли мне оставить полный стакан граппы или осушить его одним глотком.

— Понимаю, что разговор о смерти родителей может выбить из колеи и расстроить, — вставая, произнес он. — «Для большинства мужчин смерть отца — это новый стимул к активной жизни». Я считаю, что это мудрые слова. Возможно, они дадут какое-то утешение.

Кейд замолчал, глядя на меня, но я не собирался ничего говорить. Вместо этого сделал последний глоток, вздрогнул, поставил бокал на письменный стол и пробормотал: «Спасибо».

— Домой вас отвезет Хауи, — сказал доктор, пожал мне руку и попросил закрыть за собой дверь, когда буду выходить.

* * *

В гостиной оказался один Хауи. Он сидел, развалившись на диване, запрокинув голову, открыв рот и закрыв глаза. По кофейному столику были разбросаны бумаги, покрытые набросками. На книгу об английских садах поставили пустой стакан, из которого торчало множество карандашей. С обеденного стола все убрали, если не считать место, за которым ужинал студент-выпускник. Вокруг тарелки лежало много крошек, салфетка представляла собой смятый шар, заткнутый в бокал из-под вина.

Пол заскрипел у меня под ногами, Хауи резко дернулся и посмотрел на меня.

— Дерьмо, — он прищурился, глядя на меня. — Предполагается, что я отвезу тебя домой.

Судя по его виду, он находился не в состоянии вести автомобиль.

— Я возьму такси, — сказал я, роясь в карманах, чтобы удостовериться, с собой ли у меня ключи. — Не беспокойся.

Хауи посмотрел на часы.

— Уже очень поздно. — Он бросил взгляд на лестницу, обернувшись через плечо. — Ты был наверху с доктором Кейдом?

Я кивнул.

— Ну и как прошла беседа? — спросил художник тихим голосом.

Наверху хлопнула дверь, под чьими-то шагами заскрипели половицы.

— Я не думаю, что произвел хорошее впечатление, — признался я.

Художник пожал плечами, зевнул и сел прямо, затем уставился на наброски на кухонном столе.

— Я очень отстаю от графика, — сказал он. — Предполагается, что к концу месяца я прочерчу тушью карандашный рисунок.

Я получше присмотрелся к наброскам. Самый крупный оказался картой мира. У шести континентов красовались головы-ветры. Пухлые и розовощекие лица надували щеки, выдувая маленькие фонтанчики ветра. Корабли плыли в направлении отмеченных путей, подобные змеям чудовища угрожали открытым морям. Обрамление карты оказалось очень сложным, оно напоминало оформление текста старой Библии. Это были сложные решетки и гроздья фруктов. В нижнем правом углу карты красовалась декоративная шкатулка с именем Хауи, написанным каллиграфическим почерком.

— Поразительно, — проговорил я.

Это не произвело впечатления на художника.

— Когда я закончу обводку тушью, придется заняться медной пластиной. А это кошмарная работа. Но тебе не нужно беспокоиться ни о чем таком: доктор Кейд поручит тебе легкие вещи. Зароешься в книги и будешь сидеть целый день, как Арт и Дэн.

Он потер глаза и покачал головой, напоминая боксера, отправленного в нокаут и пытающегося прийти в себя.

— Телефон на кухне, — сказал Хауи. — А деньги — в коробке из-под печенья, если тебе нужно.

После этого он словно бы забыл о моем существовании и уставился в рисунки. Я так и ушел, больше не сказав ни слова и не услышав их от него.