Книга Живыми не брать! - Татьяна Вагнер

– Нормально, – огрызнулся Веник. – Мне все реально нравится. Еда вкусная, девчонки веселые. – Он помахал хохотушкам.

– С чего ты взял, что здесь вкусная еда?

– Никита со мной поделился пряником.

Сердце у меня готово ухнуть в тревожную пустоту под ребрами. Меня же предупреждали – ничего не есть в Слободке, если не хочу потерять путь и все забыть! Я не ела, спрятала пряничек в карман – сейчас в нем пусто!

– Что? Вы сожрали мой пряник?

– Не сожрали, а просто попробовали. Мы думали, ты для нас принесла. Было очень вкусно. – Веник добавил, понизив голос: – Ань, знаешь, у них можно много раз жениться, хоть десять.

– Вроде у нас нельзя.

– Здесь разрешено иметь сразу несколько жен. Одновременно – поняла? Столько жен, сколько прокормишь…

Оглядываю тонкие ноги, впалую грудь и холеные ноготки компьютерщика.

– А сколько ты прокормишь? Здесь, Венчик, ты умрешь холостяком!

Дальше терять время с Веником не имело смысла, я быстро зашагала по главной лице к высокому большому дому, в котором жили старцы. На крыльце и во дворе сегодня суетится слишком много народа, а для моей миссии зрители не нужны. Надо поскорее вытаскивать отсюда мальчишек. Я огляделась, прикинула, где нахожусь, свернула в боковой проулок, перескочила невысокий заборчик, протиснулась между парой дворовых построек и оказалась позади большого дома.

Проникнуть в него не так уж сложно – залезла на высокий забор, прошлась по нему, балансируя руками, спрыгнула на пологую крышу перехода между главным зданием и пристройкой и тут…

Я снова ощутила на себе чей-то пристальный взгляд, как вчера на нави. Оглядываюсь – никого нет! Передо мной глухая бревенчатая стена дома, позади – огороды, низенький плетень, пустырь и лес. Никого!

На всякий случай я пригнулась, пробежалась по крыше, еще немного – и я окажусь рядом с окнами той самой просторной комнаты, в которой вчера беседовала со старцами. Подпрыгнула, подтянулась на руках, перескочила на узкий карниз, отделявший первый этаж от второго. Осторожно продвигаюсь по нему, всем телом прижавшись к стене, до самого подслеповатого окошка. Заглядываю внутрь: слепой старец Феодосий сидел во главе стола, там же, где вчера. Перед ним было расстелено вышитое полотенце, на котором стояли серебристый овальный сосуд, рядом тарелочки с пряниками, смесью каких-то зерен и блюдечко с медом, в котором утопла маленькая ложечка.

На лавке справа от старца сидел Лёшка, переодетый в белую рубашку, вышитую по вороту и рукавам, а слева – Никита. Вид у обоих был серьезный. Повинуясь чуть заметному движению пальцев Феодосия, Лёшка поднялся с лавки, на мгновение пропал из моего поля зрения, затем вернулся со старинной книгой в кожаном переплете. Старательно взгромоздил тяжелый том на стол и открыл. Феодосий провел по странице восковым пальцем и властно скомандовал малому:

– Читай отсюда! – скорее догадалась, чем услышала я.

Леха кивнул и начал неуверенно разбирать старинные буквы:

– Зло?.. Зе-зело… – он полез в карман за очками, нацепил их на нос и хотел продолжить чтение. Но старец нахмурился, поднялся, положил ладонь Лёшке на макушку. Затем убрал руку, снял с него очки и бросил под лавку.

Слышно, как звякнули разбитые стекла:

– Все. Они тебе не требуются. Читай, Совенок!

Смущенный Лёшка опустил глаза на страницу, быстро забубнил незнакомые слова. Феодосий Ильич хотел отпить из сосуда, но тот оказался пустым, он позвал Машу. В комнату заглянула дочка Макария, что-то сказала Никите, тот взял серебристую посудину со стола и вышел следом за девчушкой…

Ну вот, я видела достаточно. Мои спутники вполне обустроились и в помощи не нуждаются. Пора возвращаться.

Внутри тоскливо и пусто. Старец Феодосий суров с виду, но человек хороший, возится с ребятами только потому, что хочет им помочь.

Он-то точно знает – пути отсюда нет. Нет и все.

Я спрыгнула вниз, кувыркнулась в воздухе, пружинисто присела и попятилась к сараям. Меня снова зацепило тяжелым взглядом – некто следит за домом. А еще – ОНО стало ближе, я почти физически ощущаю не только взгляд, но чужой, нездешний холод. Ледяные мурашки противной струйкой сбежали вниз по спине, точно как тогда…

…Когда мы с седым волком стояли на снегу и смотрели друг другу в глаза…

Пальцы инстинктивно сжались в кулаки – было большой глупостью идти в Слободку совсем без оружия. Я сглотнула и попыталась успокоиться: наверняка старцы люди искушенные и защищают свой Форпост не только карабинами, но при помощи духов и всякой магии. Никто не звал меня подглядывать в окна за их тайными обрядами. Вот мне и мерещится всякое.

Взбудораженная этим странным ощущением, я протискивалась между сараями и постоянно оглядывалась назад. А надо было смотреть прямо!

Потому что из одного сарая как раз выходил старец Демид и я налетела прямо на его широченную спину. Он охнул и от неожиданности выронил все, что держал в руках, оглянулся и увидел меня, насупился:

– Тьфу! Путница? Откудова ты тут-ки?

– Гуляю… – пробормотала я.

– Что за гулянье в огороде? – рокотал Демид. – Других мест нет?

Я наклонилась и принялась подбирать упавшие вещи: мало ли, вдруг старец умеет читать мысли или что-то в таком роде и догадается, что я подглядывала за обрядом? В руках у меня оказалась всякая ерунда: грязный холщовый мешок, ржавая консервная банка, детские валенки, моток веревки и прочая ветошь.

Но Демид остановил меня:

– Незачем тебе возиться, тут просто хлам из моего сарая. – Он выхватил у меня из рук то, что я уже успела поднять, и уточнил: – Собрал да отнесу в костре пожечь по дедовскому обычаю. Ты иди отсюда, иди, путница…

Я быстро зашагала к Скиту. Что еще мне остается?

В голову лезли горькие мысли – никогда не приживусь здесь! Моя стихия город: серые высотные дома, пыльный асфальт, загаженные подвалы, запах дизельного топлива и перегоревшей электропроводки… Справа от меня раздалось нестройное мычание – корова! Даже несколько черно-белых туш пасутся у самой тропки, опустили рога к земле, но все равно видно, какие они крепкие и острые. Сердце у меня заколотилось с удвоенной силой, я отскочила подальше.

Да! Я боюсь коров больше, чем волков и медведей. А еще – мне не нравится такая еда: капуста, творог со сметаной и приторный мед, намазанный на оладьи, после всего этого в желудке остается непривычная тяжесть. Ненавижу вышитые шторки, герань и кружевные накидки на подушках. И никакие обряды этого не изменят.

Двери громко хлопнули у меня за спиной. Я сбросила куртку в сенях, зашла в комнату. Наша хозяйка только что вытащила из печи чугунок, поставила на стол и приподняла крышку. Комната наполнилась ароматами трав и хвои – даже голова закружилась. Молчаливая и сосредоточенная Настасья Васильевна совсем не похожа на старцев: помогает, но никого не зовет в свою веру. Кроме нас двоих, в комнате никого нет, и я решилась задать ей вопрос, который терзает меня уже несколько дней: