Книга Дерзкий морпех - Иван Стрельцов

– И что, небось зажигал в крутом ночном клубе? – спросил стоящий у выхода из казармы дневальный.

– Лучше, – лицо Ивана расплылось в улыбке Чеширского кота. – Мне сегодня приснилась Маха.

– А это кто, твоя девушка любимая? – приподнявшись на одной руке, заинтересовался Павел Чегунов.

– Круче. Моя одноклассница, – еще шире улыбнулся Погожий, его большие серые глаза маслено заблестели.

– Интересно, интересно, а это как?

– Ну, ты, молодо-зелено. Любимая девушка – это учащенное сердцебиение, переживания, ну и еще ревность. Короче, розовые сопли и все такое, а Маха… – томно вздохнув, младший сержант рывком сел на постель, пружины под его стокилограммовой фактурой жалобно застонали. Он запустил руку под тельняшку и поскреб грудь. – В общем, я тогда еще тянул срочную службу, и после учений выпал мне внеочередной отпуск. Приезжаю в родной Кемерово, ну, что адмирал Врангель: черная форма, полная грудь значков, аксельбант, как у каппелевских офицеров из фильма «Чапаев», помнишь? Одним словом – красавчик.

Павел оценивающе посмотрел на приятеля, которому он макушкой едва доставал до плеча. Действительно, Погожий смотрелся презентабельно. Под два метра ростом, косая сажень в плечах, огромные руки с пудовыми кулаками, открытое славянское лицо. Почувствовав, что заинтересовал сослуживцев, Иван с воодушевлением продолжил:

– В семье, конечно, праздник, а мне – полный облом. Никого из нормальных пацанов, с которыми до армии тусовался. Кто еще в армии (время такое было, что призыва боялись, как черт ладана), кто уже в тюрьме, а кто и вовсе… женился. Прикиньте? Короче, погулять не с кем, и тут – на тебе, встречаю Машку. В школе она не особо блистала красотой, да и после не изменилась, но что может остановить моряка? Такая мелочь, с лица воду не пить. Короче, слово за слово, потом зашли в кабак, выпили хорошенько. Пошел я Маху провожать, возле дома зажал ее и говорю, мол, пригласи в гости. Она мне: «Все вы, военные, такие скорые, только пусти вас за порог, сразу потянете в постель». Какая, говорю, постель, я же целый год служил на атомной подводной лодке, а там радиация, так что от былой потенции остались одни воспоминания. Бедненький, говорит Маха с такой неподдельной тоской в голосе, идем хоть кофе выпьем. Короче, все произошло так, как она и предполагала. Кофе мы допить не успели, как уже оказались в постели, потом я ее всю ночь «жарил» по полной программе. А утром за свежей порцией натурального кофе Маха мне и говорит, Ванечка, на тебя радиация в обратном смысле действует. Вот так вот, пацаны.

– Гы, гы, гы, – дружно заржали находящиеся в казарме морпехи.

– А я предпочитаю студенческие общаги, – Павел Чегунов тоже поднялся с постели. Он был также широкоплеч и мускулист, ямочка на треугольном подбородке делала его лицо по-плейбоевски смазливым, хотя парень был из обычной рабочей семьи. – У нас в Шадринске был текстильный техникум, так в их общаге я и покуражился. Наверно, только самые страшные были обделены моим вниманием.

– Фи, зема, а вы не эстет, – вытягивая из пачки сигарету, с наигранным сожалением проговорил Погожий. – Пользуетесь ширпотребом.

– Ой, ой, ой, можно подумать, ты, Иван, из аристократов, – сделал вид, что обиделся, Чегунов.

– Вполне может быть, мой дед в Одессе был лучшим каталой, а у этого народа, сам знаешь, белая кость, – самым серьезным тоном ответил младший сержант.

– А если ты сам весь из себя такой крутой, чего же оказался аж в Кемерово? – не сдавался Павел.

– Да дед не у того выиграл большую сумму налика. Огреб срок, а когда вышел, ему прямо у ворот зоны объяснили, что, если он вздумает пересечь Урал, это будет его последний день. Дед пораскинул мозгами и остался в Кемерово, благо специальность закройщика уже в зоне приобрел. Так до конца жизни портным проработал, между прочим, считался одним из лучших женских мастеров. – Щелкнув зажигалкой, Иван закурил.

– А че отец? – лениво поинтересовался Чегунов. Его родители всю жизнь проработали в автосервисе и лучшей доли ни для себя, ни для своего чада не желали.

– Батя-то мой? А он грузчиком на сортировочной станции устроился. Одно время даже бригадиром назначили, да за это дело, – Погожий звонко щелкнул себя по горлу, – был разжалован, но не особо расстроился. Пахал как все, хотя иногда в день получки, будучи хорошенько навеселе, потреплет меня, бывало, по волосам и говорит: «Вот, Ванька, запомни, ученье – свет, а не ученье – чуть свет и на работу». В конце концов я это усвоил, да так и поступил.

– А это как? – удивился Чегунов.

– А я, Паша, остался в армии сперва на один контракт, а вчера подписал и второй. В армии служить лучше, чем тягать мешки на сортировочной или, скажем, мерки с бабских жоп снимать. Уж пусть они сами раздеваются. – Погожий затянулся, но тут же выхватил сигарету изо рта и спрятал ее в ладонь, выдувая дым в сторону.

– Это что еще за нудистские посиделки? – в казарму вихрем ворвался старшина разведроты, на мгновение остановившись, хищно повел носом: – А кто здесь курит, б…, сейчас, б…, матку выверну, как жабу, наизнанку!

Иван быстро двумя пальцами раздавил тлеющий огонек сигареты и неуловимым движением швырнул окурок в дальний угол. Об инквизициях Латышева он знал не понаслышке, тот был его старшиной, когда Погожего, наголо обритого салагу, привезли на Балтику из Сибири.

– Я эту ночниковскую вольницу разгоню, – продолжал разъяряться Алексей Алексеевич, – похлеще, чем Екатерина Великая Запорожскую Сечь.

Ночниками в бригаде называли бойцов, которые выходили в секреты за линию минных полей. Кроме постов охранения по периметру базы секретам отводилась роль сюрприза для чеченских лазутчиков и саперов, которые пытались проделать в минных полях тайные проходы.

Тактика секретов оказалась успешной. За три месяца боевики четырежды натыкались на морпехов, которые наводили на них снайперов, оставаясь для моджахедов незамеченными. Ненормированный график службы, соответственно и ненормированный график отдыха. Ночники спали, когда остальные занимались по служебному расписанию, да и питались отдельно от всех.

– А, Погожий, и ты здесь, – увидев Ивана, Латышев перестал разоряться и коротко приказал: – Оба, живо ко мне в каптерку.

Морские пехотинцы, не дожидаясь повторного приглашения, быстро натянули штаны, зашнуровали берцы и опрометью бросились за удаляющимся прапорщиком.

Каптерка, или царство ротного старшины, даже здесь, в боевых условиях, выглядела в соответствии с флотским порядком. Выдраенная до идеального блеска и в то же время по-спартански аскетичная. Шкаф для личных вещей старшины, пара грубо сколоченных табуреток, со времен дикой древности письменный стол, в углу – сложенная раскладушка.

– Разрешите, Алексей Алексеевич, – низко пригибаясь, Погожий с трудом втиснул в дверной проем могучую фигуру.

– Сам ведь звал, а теперь что, не пущу? – буркнул старшина, хмуро глянув на морпехов. – Давайте, заходите.

Оба разведчика втиснулись в каптерку, прикрыв за собой дверь.