Книга Тринадцать способов умереть - Валерий Рощин

– Ты с южного гарнизона, что ли, мужик?! Спецназ?..

Мужик молча направился к вопрошавшему…

– Все-все!! Вопросов больше нет! – выставил вперед ладони молодой бандит. – Это ошибка!.. Слышь – ошибка!!

Главарь быстро помог встать на ноги мычащему и зажимавшему окровавленный рот ладонями товарищу.

– Давид мог бы предупредить, мля… козлина… – корчась от боли, ворчал усаживаясь в машину тот, что получил смачный пинок в печень.

Через несколько секунд иномарка умчалась в неизвестном направлении. Всеволод вернулся к девушке, сызнова взял ее под руку. А она дрожащими губами пробормотала:

– Они упомянули моего мужа. Мужа зовут Давид… Это его рук дело!..

– Что это меняет?.. – пожал он плечами.

Но он оказался не прав – почему-то упрямо сбивала с толку уверенность: Виктория никогда не решиться расстаться с роскошным и уютным банкирским гнездышком. Однако то событие круто изменило ее отношение к супругу – спустя две недели, собрав самые необходимые вещи, она от него ушла…

Ми-8 летел на предельно-малой высоте, плавно огибая возвышенности. Под голубым брюхом винтокрылой машины стремительно проносились пролески, густые кедрачи и голые серовато-коричневые склоны. До точки десантирования группы спецназа, что располагалась в пяти километрах от Российско-Грузинской границы, предстояло лететь еще две-три минуты, когда из лесистого ущелья бесшумно вылетело узкое длинное тело ракеты ПЗРК. Оставляя дымный след над высокими кронами, ракета быстро набирала скорость и нагоняла уходивший за отлогий край ущелья вертолет.

Жесткий хлопок по левому борту резко дернул машину вправо и спокойная обстановка в кабине экипажа мгновенно сменилась слаженной авральной работой – пилоты инстинктивно давили ручку в противоположную сторону, пытаясь выровнять «восьмерку». Опытный бортач вскочил со своего места и, простирая руки под потолок, где мигали красные сигнальные лампы, колдовал с тумблерами и кнопками. Тем временем в наушниках все тот же бесстрастный женский голос речевого информатора монотонно вещал о «пожаре в левом двигателе».

Борьба экипажа за жизни пассажиров, за свои жизни, за спасение дорогостоящего летательного аппарата длилась недолго – запаса высоты практически не было. Вертолет терял скорость, продолжал заваливаться на правый бок, задирая при этом к ясному небу сверкавший стеклянными гранями нос…

И вот уж неистово крутящиеся лопасти несущего винта остригли верхушки деревьев, покрывающих ровным одеялом затяжную отлогость. Вот разрушился от ударов о ветви и стволы рулевой винт, а за ним разломилась и хвостовая балка; по округе со свистом разлетелись обломки. Неуправляемый фюзеляж вонзился в зеленое месиво и беспорядочно вспарывал его, пока не исчез под уцелевшими кронами.

А спустя еще несколько секунд раздался оглушительный взрыв, вознесший высоко вверх огненные завихрения вспыхнувшего авиационного топлива…

* * *

Абсолютное большинство людей в последние минуты жизни по выражению мэтров психологии «утрачивают индивидуальность». Нет, это означает не только «сходить под себя». Это еще кое-что в придачу. Но некоторым индивидам, коим те же психологи посвящают диссертации и прочие научные труды, удается сохранять спасительный здравый рассудок.

Откровенно говоря, закончить свой жизненный путь в банальной авиационной катастрофе не так-то просто, как представляется многим обывателям. В каждой аварии, в каждом происшествии присутствует огромное количество обстоятельств и случайностей, так или иначе влияющих на соотношение числа трупов к числу выживших. Иногда эти обстоятельства вмешиваются в ход событий по воле божьей, иногда согласно воле и хладнокровию тех, кто угодил в переплет.

Но чтобы суметь воспользоваться данными обстоятельствами, желающий поспорить с капризной судьбой обязан находиться в непременной готовности к подобным житейским неприятностям. А уж встретив эти неприятности во всеоружии, умудриться своевременно распознать ниспосланные свыше и малозаметные на первый взгляд «соломинки». И уж тогда намертво ухватиться за них обеими руками.

Сидевший на своем излюбленном месте Барклай, успел приготовиться к падению вертушки на землю. Сильный хлопок слева по борту вышиб ударной волной тонкий пластик в нескольких иллюминаторах; в десантном отсеке кто-то громко вскрикнул, застонал, повалился на пол, должно быть, заполучив в тело осколок разорвавшейся ракеты…

Именно ракеты – других догадок и версий подполковник в эти мгновения в расчет не брал.

– Ремни! Всем пристегнуть ремни!! – гаркнул он парням. – Держитесь крепче!

Сам же, машинально защелкнув замок тех же ремней, резко повернулся назад, открыл передний иллюминатор правого борта и вцепился руками за края круглого проема…

Снаружи мелькали верхушки то ли высоких сосен, то ли могучих кедров. И верхушки эти, казавшиеся сверху темно-зеленым монолитом, проносились под раненной машиной с каждой секундой все ближе и ближе…

Затем сквозь круглое отверстие остался виден только лес – вертушка заваливалась на правый борт и резко задирала нос.

И вот фюзеляж задевает первые, самые высокие кроны; глубже увязает в коричнево-зеленом месиве; тело вертолета содрогается от ударов.

Скрежет, надрывный вой искалеченной турбины, оглушительный треск ломающихся деревьев и лопастей…

Как Барк ни готовился к первому столкновению с землей, а неожиданный резкий толчок все одно ошеломил сознание, заставил душу сжаться в холодный комок. Его едва не оторвало от иллюминатора – крепление ремней с трудом выдержало неимоверную нагрузку, ладони из последних сил цеплялись за проем. Отовсюду вперед – к переборке, посыпались тела других спецназовцев, не успевших зафиксировать ремни. Кто-то врезался в командира, кто-то снес тонкую дверку, за которой до удара сидел один из членов летного экипажа…

От второго, столь же мощного столкновения произошло самое скверное – не выдержали металлические ленты крепления желтого топливного бака, размещенного вдоль левого борта. Бочка с грохотом полетела вперед и, раздавив кого-то из бойцов, лопнула от удара, изрядно обдав нутро кабины фонтанами едкого керосина…

– Эх, накатить бы сейчас водяры! Пару стаканчиков! Сходу, без подготовки!.. – понюхав вонявшую керосином одежду, поморщился Терентьев.

Тяжело дышавший рядом командир, скептически усмехнулся:

– Это точно. Сейчас в самую пору – с недосыпу, на пустое брюхо, без закуски, да после таких… кульбитов.

– Неужели отказался бы?!

– Только продукт переводить – проблюешься и как ни бывало…

– Э, не-ет!.. – с ехидной улыбочкой покачал головой капитан. – Ты подлой сущности моего организма не знаешь. Что внутрь пропустил – хрен назад дождешься. Ни за что не отдаст. Сволочь…

В живых после катастрофы осталось четверо. Перед последним и самым страшным ударом, воспламенившим вертушку, Барклай успел протиснуться в пилотскую кабину. Уже оттуда, ухвативши кого-то из своих ребят за разгрузочный жилет, вылетел сквозь разбитый, изуродованный нос. Парнем, которого удалось «прихватить», оказался Толик. При падении тот повредил ногу, чуть раньше – еще в грузовой кабине, кажется, сломал левую ключицу.