Книга Взорвать Манхэттен - Андрей Молчанов

Агент обозначил его, как своего родственника, суннита, бежавшего из Ирака от нападок властей. Наставник, Хабибулла Хасир, молодой, лет тридцати человек, подвижный и остроумный, встретил очередного неофита с сердечностью, выразив готовность помочь ему с работой и с временной визой. Разговор сразу же коснулся религии, а вернее, ее новейшего ответвления, именуемого ваххабизмом, ересью «салафитского» толка с идеей радикального реформаторства.

− Наше единство − в Коране, − начал свою проповедь наставник. − Кое-кто намерен извратить спасительное учение, и оттого происходит вражда между родственными народами, и ты, Абу, жертва такой вражды. Мусульман стараются разобщить и развратить, дабы управлять нами. И это, увы, удается. Мне пришлось побывать в Тунисе, и что я увидел? Женщины ходят в коротких юбках, и плавают в бассейнах вместе с мужчинами. Они знакомятся с европейцами на улицах. Повсюду пьют вино, его производство − часть экономики страны. По телевидению − засилье западной рекламы и фильмов. Американцы насаждают нам свои ценности, дабы превратить нас в послушный бездумный скот. Но мы должны быть умнее их. Мы можем соглашаться с ними на словах, но не в душе. Мы должны использовать их, чтобы нарастить свою мощь, но затем нам все равно предстоит решающая битва. К 2050 году от Марокко до Аравии будут проживать пятьсот миллионов мусульман. В Южной Азии иранцы, афганцы, пакистанцы составят население в семьсот миллионов. Плюс − триста миллионов индонезийцев. Наконец − полтора миллиарда индийцев, среди которых наша вера, думаю, станет главенствующей. А что Запад? Европе предстоит принять сто семьдесят миллионов иммигрантов, чтобы сохранить баланс между пятнадцатилетними и теми, кому в ту пору исполнится шестьдесят пять. А если они захотят восполнить естественную убыль населения, им придется принять полтора миллиарда человек. И это не гипотезы, а математика. Запад уже проиграл нам все, он догнивает в своем обжорстве, но не стремится уменьшить аппетиты. Вот парадокс! − чем богаче страна, тем меньше в ней детей. Они делают все, чтобы жить в удовольствиях и в неге, и копают себе тем самым могилу. А мы − сила нового миропорядка, чистая и устремленная к истине. И если ты, Абу, хочешь быть в авангарде правого дела, мы поможем тебе…

Кадровый разведчик без труда подыгрывал незатейливому вербовщику, мгновенно уяснив свою роль чуткого и признательного ученика. С уважением и пытливостью он воспринимал положения учения, должного объединить правоверных авойм и пытливостью он воспринимал положения новой веры, должной объединить правовеы.ющая битва.и, и ты, Абу, жертва такой в их противостоянии ущербным и алчным гяурам, погрязшим в разврате и бессмыслице своего богопротивного существования, навязываемого ими повсеместно и калечащего неискушенные души.

И вот удивительно! − в душе Абу всецело соглашался с мыслями учителя, а потому, наверное, был непритворно искренен, что ощущалось всеми, однако холодный разум говорил ему иное: за сакральностью провозглашенной цели стоит устремление к деньгам и к власти тех, кто вербует его в свое воинство, должное послужить всего лишь расходным материалом в будущих битвах. И вновь перед его глазами возникала картинка из детства: два снисходительных шейха, возвышающиеся над распластанной на бетоне толпой простаков…

Наверное, только сам Аллах мог убедить Абу безоговорочно служить во славу своего имени, пренебрегая земной жизнью и благами ее, но, увы, Аллах не снисходил к нему, он молчал, а может, Абу был глух к его тихому голосу… Или Аллах уже давно отвернулся от него, как от негодного нечестивца? Так или иначе, Абу следовал собственным путем, сообразуясь с приобретенными навыками и заботясь о спасении себя и жены.

Его точило горькое чувство совершенной ошибки, − ведь кто знает? – вдруг с ним обошлись бы куда мягче, нежели он предполагал; но в первую очередь душу выгрызало осознание себя малодушным трусом, спасавшим собственную шкуру во имя, якобы, благополучия Мариам. Но ведь своим побегом они поставили под удар и ее родственников. С другой стороны, что толку сетовать о жертвах, если пути назад нет, и плата кровью невинных уже внесена?

А знакомство с наставником и его адептами теперь были в первую очередь важны для него, как часть наработанного материала для дальнейшего торга с разведкой чужеземцев.

Через одного из американских предпринимателей, кто жил в Дубае, и, как было Абу доподлинно известно, сотрудничал с ЦРУ, он вышел с предложением своего контакта с резидентурой. Скрываться на промыслах становилось опасно: его сослуживцы наверняка рыскали в поисках беглеца по всем Эмиратам, а кажущаяся людская скученность в городских оазисах среди бескрайних пустынь, медленно, но верно сортировалась профессионалами неумолимого сыска, кому надлежало поставить в судьбе предателя финальную точку. Удручало и положение Мариам, сидевшей взаперти в маленькой квартирке на окраине города.

Наконец американцы назначили ему долгожданную встречу.

В безлюдном районе возле пляжа Абу сел в машину, судя по номеру, взятую в аренду у местной компании, застав за рулем человека лет сорока с усталым и хмурым лицом. Принужденно улыбнувшись, человек представился ему как Хантер, и тронул автомобиль с места.

Некоторое время они колесили по городу, − американец явно и тщательно проверялся, хотя и болтал, не умолкая, на всяческие отвлеченные темы.

В итоге они оказались в номере дешевого отеля, где обитали в основном мелкие пришлые торговцы из России и Восточной Европы, занимавшиеся закупками здешнего грошового ширпотреба для своих лавчонок.

Номер был пропитан табачным дымом, палас на полу затерт до дыр, а узкие кровати кособоки и продавлены. Из соседних номеров, сквозь хлипкие стены из гипсокартона, доносился игривый женский смех и звяканье бутылок: вечером чужестранцы не отказывали себе в привычном времяпрепровождении.

Уселись за низеньким журнальным столом, заляпанным белесыми кольцами следов от мокрых стаканов и горячих кружек.

− Должен предупредить, − кисло и заученно произнес американец, − что основой нашего разговора должна быть правдивость и искренность, иначе… − Он задумчиво поиграл бровями. − Иначе я не могу гарантировать конфиденциальности наших отношений.

Абу хмуро кивнул, невольно сцепив кисти рук в замок − знак отчужденности и обороны. Ему не нравился этот американец. А может, ему претила собственная роль − просителя, должного унижаться перед совершенно чуждым ему по духу и крови неверным. Только сейчас он остро и неприязненно ощутил всю инородность сидящего перед ним человека, выросшего на другой земле, под другим небом, исповедующего другие ценности, пропитанного пресной, напичканной химией и антибиотиками пищей. Наставник Хабибулла − смуглый, опрятный, чистый, омывающийся солнечным песком, вдруг показался ему словно родным братом, которого безжалостная судьба требовала подло предать, отдать на растерзание свиньям…

Между тем, беззаботно похохатывая, Хантер поведал ему о парочке комических казусов, случившихся с ним, неискушенным, наивным новичком на загадочном мусульманском Востоке, после чего начал неторопливый допрос. Тон его отличался доверительностью и участием, но глаза дознавателя были равнодушны и пусты.