Книга Гибель веры - Донна Леон

— Потом, когда сестра умерла, оказалось, что она завещала мне свое имущество, но пыталась отдать им сотню миллионов. Добавила это к завещанию, пока была там.

— И что вы сделали? — осведомился Вьянелло.

— Пошел к своему адвокату, — незамедлительно дал ответ да Пре. — Он велел мне заявить, что в последние месяцы жизни она была не в своем уме, то есть когда подписала эту штуку.

— И что? — подал реплику Вьянелло.

— Эту часть выкинули из завещания, конечно! — чрезвычайно гордо заявил человечек. — Судьи прислушались ко мне — это проявление безумия Августы.

— И вы унаследовали все? — уточнил Брунетти.

— Конечно. Больше близких родственников нет.

— А она действительно выжила из ума? — поинтересовался Вьянелло.

Да Пре взглянул на сержанта и немедленно удовлетворил его интерес:

— Нет, конечно. Она рассуждала как всегда здраво, до самого последнего раза, когда я ее видел, за день до ее смерти. Но завещание сумасшедшее.

Брунетти не очень уловил разницу, но не стал ничего выяснять, просто спросил:

— А в доме престарелых знали о завещании?

— Что вы имеете в виду? — с подозрением произнес да Пре.

— Кто-нибудь из руководства спрашивал вас о завещании или, может быть, они оспаривали ваше решение его опротестовать?

— Один из них позвонил мне перед похоронами и попросил разрешения прочитать проповедь во время службы. Я сказал ему, что никакой проповеди не будет. Августа в завещании оставила распоряжения относительно похорон: она хотела заупокойную мессу, и это я никак не мог обойти. Но ничего такого, насчет проповеди, не говорила, так что я хотя бы удержал их от болтовни о мире ином, где встретятся все счастливые души. — Тут да Пре улыбнулся — нехорошая получилась улыбка.

— Один явился на похороны, — продолжал он, — большой такой, жирный. Подошел ко мне после и сказал, что смерть Августы величайшая потеря для «христианского сообщества». — Да Пре выговорил эти слова с таким сарказмом, что воздух вокруг него будто накалился. — И что-то вещал о том, как она всегда была щедра и каким хорошим другом была ордену.

Тут да Пре перестал рассказывать, сознание его, как видно, отвлеклось на приятные воспоминания об этой сцене.

— Что же вы на это ответили? — наконец подал голос Вьянелло.

— Что щедрость легла в могилу вместе с ней. — Еще одна недобрая улыбка.

Вьянелло и Брунетти какое-то время молчали, но потом Брунетти задал вопрос:

— Предпринимали они какие-то правовые действия?

— Вы имеете в виду — против меня? — спросил да Пре.

Комиссар кивнул.

— Нет, ничего. — И после небольшой паузы добавил: — То, что они наложили лапу на нее, не значит, что они дотянулись до ее денег.

— Ваша сестра когда-нибудь говорила о том, что вы назвали «наложили лапу на нее»?

— Что вы имеете в виду?

— Не говорила ли вам, что они нацелились на ее деньги?

— Мне?…

— Да, когда находилась в casa di cura, — что они вынуждают ее завещать им деньги?

— Не знаю, — ответил да Пре.

Комиссар решил не подталкивать его к объяснению: пусть сам все расскажет. Да Пре так и сделал.

— Я обязан был посещать ее раз в месяц — больше времени я уделять ей не мог, — но нам нечего было сказать друг другу. Я приносил ей всю поступавшую почту, все по части религии: журналы, просьбы о деньгах. Спрашивал, как она там. Но поговорить было не о чем, и я уходил.

— Понятно. — Брунетти встал.

Она находилась в доме престарелых три года и оставила все этому брату, который был слишком занят — наверняка своими коробками, — чтобы навещать ее чаще чем раз в месяц.

— К чему все это? — спросил да Пре у комиссара, прежде чем тот успел отойти. — Они что, собираются опротестовать завещание? — Хотел сказать еще что-то, но остановился. Брунетти почудилось — назревает очередная улыбка, но человечек прикрыл рот рукой и она исчезла.

— Нет, ничего подобного, синьор. Мы просто заинтересовались кое-кем из обслуги.

— В этом не смогу вам помочь. Из обслуги никого не знаю.

Вьянелло поднялся, подошел и встал рядом с Брунетти. Его доверительная беседа с да Пре в начале визита помогла нейтрализовать плохо замаскированное негодование начальника.

Да Пре больше не задавал вопросов, тоже встал и провел их по коридору до входной двери. Там Вьянелло взял его воздетую руку и потряс — в благодарность за то, что ему показали такие чудесные табакерки. Брунетти тоже пожал поднятую руку, но не благодарил и первым вышел в дверь.

Глава 4

— Ужасный карлик, жуткий карлик, — слышал Брунетти бормотание Вьянелло, спускавшегося за ним по ступенькам.

Снаружи похолодало, как будто да Пре похитил тепло дня.

— Отвратительный карлик! Считает себя хозяином этих коробочек. Глупец! — бубнил Вьянелло.

— Что-что, сержант? — Брунетти не уследил за потоком его мыслей.

— Считает себя хозяином этих финтифлюшек, этих дурацких коробочек, — уже вполне явственно проговорил тот.

— А мне казалось, они тебе по нраву.

— Господи, да нет же! По-моему, они омерзительны. У моего дяди их было множество, и каждый раз, когда мы к нему ходили, он заставлял меня на них смотреть. Такой же был — приобретал всякие штучки. И считал себя их хозяином.

— А разве не был? — Брунетти приостановился на углу, чтобы лучше его слышать.

— Ну, был, конечно. — Вьянелло встал перед ним. — Он платил за них, имел квитанции, делал с ними что хотел. Но ведь на самом деле нам ничто не принадлежит. — Он глядел прямо на комиссара.

— Не совсем понимаю, Вьянелло.

— Нет, подумайте только, синьор! Мы покупаем вещи. Надеваем, вешаем на стену, сидим на них. Но каждый, кто захочет, может их у нас отобрать, сломать их. — Вьянелло покачал головой, расстроенный тем, как трудно объяснить такую относительно несложную идею. — Вот этот да Пре: после его смерти кто-то долго будет владеть этими самыми коробочками, а потом — еще кто-то, как другой до него. Но об этом никто не думает: предметы переживают нас и продолжают жить. Глупо думать, что мы их хозяева. И грех придавать им такое значение.

Брунетти знал, что сержант такой же безбожник, как и он сам, что его единственная религия — семья и святость уз крови, поэтому ему странно было слышать, как тот говорит о грехе, что-то определяет, пользуясь понятием греха.

— И как он мог оставить родную сестру в этаком месте на три года и ходить к ней раз в месяц?! — Вьянелло говорил так, будто и правда верил, что на этот вопрос существует ответ.