Книга След - Патрисия Корнуэлл

При упоминании Люси глаза ее делаются злыми.

– Думаю, вы нам доверяете, Генри, – спокойно говорит Бентон. – И я бы хотел, чтобы вы прикрылись.

Она поправляет халат, засовывает полу между ног и затягивает поясок. Бентон хорошо знает, какая она без одежды, но не пытается представить ее такой. Он видел фотографии, и у него нет желания рассматривать их еще раз без крайней на то необходимости с другими профессионалами и с ней самой, когда и если она будет к этому готова. Пока что Генри вольно или невольно избегает говорить о случившемся, скрывает или подавляет факты и ведет себя так, что другой, более слабый и менее выдержанный, кому нет до нее никакого дела и кто не понимает игры, уже поддался бы на ее провокации или вышел из себя. Ее непрекращающиеся попытки соблазнить Бентона есть не только перенесение, но и очевидная манифестация острых, хронических аутоэротических потребностей и желания контролировать и доминировать, унижать и уничтожать всех, кто рискнет приблизиться к ней, позаботиться и проявить участие. Все ее поступки и реакции – отражение ненависти к себе и гнева.

– Почему Люси отослала меня?

– Может быть, вы мне скажете? Почему бы вам самой не объяснить, почему вы здесь?

– Потому что… – Она вытирает глаза рукавом халата. – Из-за Зверя…

Бентон смотрит на нее с дивана, отделенный безопасным расстоянием. С того места, где сидит Генри, она не может ни заглянуть в его записи, ни выхватить блокнот. Он не подталкивает ее к разговору. Важно быть терпеливым, невероятно терпеливым, как охотник в лесу, который часами остается неподвижным и едва дышит.

– Он вошел в дом. Не помню…

Бентон молчит.

– Его впустила Люси.

Он не подталкивает ее, но и не собирается пропускать неточности или явную ложь.

– Нет. Люси его не впускала, – поправляет Бентон. – Его никто не впускал. Он вошел сам, потому что задняя дверь была открыта, а сигнализация отключена. Мы уже говорили об этом. Помните, почему дверь была открыта, а сигнализация отключена?

Она замирает, не отрывая глаз от пальцев на ноге.

– Мы говорили почему.

– У меня был грипп, – отвечает Генри, переводя взгляд на другой палец. – Я болела, а ее не было дома. Меня знобило, и я вышла погреться на солнце, а запереть дверь и включить сигнализацию забыла. Забыла из-за температуры. Люси винит меня.

Он отпивает уже остывший кофе. В горах штата Колорадо кофе остывает быстро.

– Люси сказала, что вы виноваты?

– Она так думает. – Генри смотрит мимо него, в окно над его головой. – Думает, что я во всем виновата.

– Мне она ни разу не сказала, что считает вас виноватой. Вы рассказывали о снах, что видели прошлой ночью. – Бентон возвращает ее к прежней теме.

Генри морщится и трет большой палец на ноге.

– Болит?

Она кивает.

– Сочувствую. Может быть, есть какие-то средства?

Она качает головой:

– Ничего не помогает.

Генри не имеет в виду палец на ноге, но проводит связь между тем, что он сломан, и ее нынешним положением здесь, на его попечении и под его охраной, за тысячу с лишним миль от Помпано-Бич, Флорида, где она едва не погибла.

– Я шла по тропинке. По одну сторону были скалы, по другую отвесный обрыв. В скалах было много всяких трещин, расщелин, и я, сама не знаю почему, втиснулась в одну такую расщелину. Втиснулась и застряла. – У нее перехватывает дыхание. Она отбрасывает прядь упавших на глаза светлых волос, и рука ее дрожит. – Я застряла между камнями… не могла шевельнуться… не могла даже дышать. И выбраться из той трещины тоже не могла. Помочь было некому. Я вспомнила этот сон в душе. Вода била в лицо, и когда я задержала дыхание, то сразу вспомнила сон.

– Кто-нибудь пытался вас вытащить? – Бентон никак не реагирует на ее ужас, не высказывает своего мнения насчет того, считает ли ее рассказ выдумкой или верит, что так все и было. Он и сам ничего пока не знает. Имея дело с Генри, сомневаться приходится почти во всем.

Она замирает, хватая мелкими глотками воздух.

– Вы сказали, что помочь было некому, – продолжает Бентон спокойным, бесстрастным голосом равнодушного консультанта, в роли которого выступает перед ней. – Там был кто-то еще? Какие-то другие люди?

– Не знаю.

Он ждет. Если дыхание не восстановится, придется что-то сделать, но пока он ждет. Терпеливо, как охотник.

– Не помню. Не знаю почему, но в какой-то момент я подумала, что кто-то… я подумала это во сне… что, может быть, кто-то прорубится ко мне. Разобьет камень топором. А потом я подумала, что нет… скала слишком твердая. Что никто уже не поможет. Что я умру. И когда терпеть стало невозможно, когда я поняла, что это все, сон оборвался. – Она останавливается так же резко, как и ее сон. Глубоко вдыхает. Выдыхает. Расслабляется. Она смотрит на Бентона. – Ужасно. Это было ужасно.

– Да. Должно быть, ужасно. Трудно придумать что-то более страшное, чем невозможность дышать.

Она прижимает к груди ладонь.

– Я как будто окаменела. Не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть, понимаете? И не могла ничего сделать, просто не было сил.

– Сдвинуть скалу никому не под силу.

– Мне не хватало воздуха.

Возможно, нападавший пытался задушить ее. Бентон мысленно перебирает фотографии, рассматривает ее раны, а заодно пытается разобраться в том, что она рассказала. Он видит стекающую струйку крови, стекающую из носа, пересекающую щеку и заканчивающую путь на простыне, на которой Генри лежит лицом вниз.

Она голая, ничем не прикрыта, руки вытянуты над головой ладонями вниз, ноги согнуты, одна больше, чем другая.

Бентон изучает вторую фотографию, и, пока он это делает, Генри встает с кресла, бормочет, что хочет еще кофе и приготовит сама. Бентон соотносит сообщение с тем фактом, что пистолет лежит на кухне, но она не знает, в каком именно ящике, потому что, когда он убирал оружие с глаз, Генри сидела спиной к нему. Он наблюдает за ней и одновременно расшифровывает запись, касающуюся обнаруженных на ее теле следах. Покраснения на руках, выше локтя, это следы его – а может быть, ее – пальцев. С полом нападавшего Бентон еще не определился. Синяки остались и на спине, в верхней части. Сейчас эти следы еще свежие, но через пару дней покраснения на местах лопнувших кровеносных сосудов потемнеют, станут фиолетово-пурпурными, как грозовые тучи.

Генри наливает себе кофе. Бентон думает о фотографиях, сделанных в то время, когда она еще оставалась без сознания. Красота ее тела не имеет значения, но Бентон принимает во внимание, что какие-то детали внешности и поведения могли стать толчком для неизвестного, попытавшегося убить девушку. Генри худощава, но признаки пола выражены достаточно явно: у нее есть и грудь, и лобковые волосы, так что для педофила объект непритягательный. У нее активная сексуальная жизнь.