Книга После дождичка в четверг - Мэтт Рубинштейн

— Значит, это все-таки правда?

— Может быть.

Облака окрасились оранжевым и розовым, когда они возвращались к машине. Бет прижалась к Джеку, сунув руку в его задний карман, а он обнимал ее и старался согреть. В предрассветных сумерках «ситроен» походил на огромное насекомое или на черепаху, блестящую от росы. Машина тронулась с места, и Бет начала клевать носом, положив голову на плечо Джеку. Тишину нарушал лишь ровный гул мотора. Но вот начался подъем, и Джеку пришлось подвинуться, чтобы переключить скорость. Бет проснулась.

— Мы едем домой?

— Да.

— Давай отправимся в пустыню.

— Может быть, завтра.

— Завтра будет слишком поздно.

— Завтра уже наступило.

Вновь нахлынули воспоминания: Джек вытащил манускрипт и развернул прямо на приборной доске, лихорадочно переводя взгляд со страниц на безлюдные улицы. Накренившаяся башня на первой странице, конечно, не маяк в пустыне, но он не мог избавиться от ощущения, что история о маяке каким-то образом связана с манускриптом. Джек вдруг понял, что — едва ли не впервые — он знает, что сказать. Он нашел нужное слово.

Ему неудержимо захотелось как можно скорее попасть домой, в церковь, чтобы заняться манускриптом, раскрыть наконец его секреты. Он ощутил что-то вроде чувства вины, как будто его уличили в неверности. И прибавил газу.

ГЛАВА б

Языки исчезают гораздо быстрее, чем флора и фауна. Носителей языка может быть всего лишь сто, или пятьдесят, или трое. Некоторые существуют в сознании одного-единственного старика или старухи; возможно, это вообще не языки.

Каждый язык — взаимное соглашение людей, сотни тысяч слов, бесчисленные тонкости и различия. Но все они обречены: даже самые богатые из них умрут вместе с последним носителем, не говоря уже о диалектах, местных наречиях, изменчивых жаргонах, семейных поговорках, — большинство из них исчезают бесследно. Если очень повезет, на них можно наткнуться в письмах, книгах или надписях на могильных плитах.

Но этого недостаточно. Мало прочесть — необходимо еще и понять, для этого нужен толчок извне — подсказка вроде Розеттского камня. А у Джека ничего подобного не было. Он знал лишь, что перед ним тайна, способная погубить того, кто попытается ее разгадать. Манускрипт привел корнуолльского монаха в церковь на краю света, вселил безумие в блистательный ум — возможно, в той же самой темной норе, где Джек его нашел, загубил труд всей жизни — перевод Библии. И свел в могилу Фрэнка.

Вернувшись из поездки к маяку, они спали до полудня. Потом Бет отправилась на работу во вторую смену, а Джек бродил по церкви, не выпуская манускрипт из рук. В его сознании больше не возникало ни историй, ни подсказок. Описывая сужающиеся круги по церковному нефу, он чувствовал себя, как Фрэнк и тот безымянный монах. Когда вернулась Бет, Джек отправился спать, ощущая себя побежденным.

Следующее утро выдалось ветреным. Брезент, которым затянули дыру в кровле, хлопал — от этого Джек и проснулся. С телевидения ему прислали письмо, напоминая о русском фильме, полученном авансе и приближающемся сроке сдачи работы. Тон письма показался ему усталым — как будто оно было написано в тот же самый день, когда ему поручили это дело; как будто у них был наготове целый ящик точно таких же посланий, которые предполагалось отправлять ему одно за другим. Джек сел за стол и включил телевизор.

Изображение подрагивало, но в целом система работала. На экране — ночь; чуть виден слабый свет на горизонте и крошечные точки мириад звезд. Женщина устремила взгляд на силуэты кораблей — темные очертания на фоне ночного неба. По небу пронесся метеор. Она обернулась; мужчина исчез.

Рыбаки пытались прокопать канал, чтобы соединить деревню с морем, но море ушло. В канале в сотню метров шириной и сто километров длиной не было воды — только песок. Две грядки песка, соль от испарившейся воды и рыбацкие лодки. Мужчина шел вдоль сияющей лунной дорожки; шел всю ночь мимо освещенных луной остовов. Вскоре начало казаться, что он бредет по иным ландшафтам — по сибирским просторам, сквозь пургу и зной, под затмившимся солнцем.

Женщина наблюдала, как он идет. Песок и соль играли различными цветами — синим, белым, красным. Мужчина шел, насколько хватало кинопленки. Пейзажи таяли за его спиной и вновь возникали перед ним, черты искажались за струями дождя или в свете уличных фонарей, тогда как лицо женщины вбирало в себя все краски. Не только пейзажи — мимо мелькали картины восстаний, очереди безработных, тракторы… Он наклонялся и рассматривал каждую из этих сцен, а затем шел дальше. Он искал не это.

Рыбаки перестали рыть канал, но море продолжало отступать. Последние мили были просто пустыней. Следы на песке оставил прилив — или ветер. Наконец мужчина достиг воды — густой от соли и насыщенной химикатами, — опустился на колени и протянул к ней руку, но дотронуться не решился. Чуть помедлив, встал и пошел по своим следам обратной дорогой…

Бет сидела на скамье и, поглаживая манускрипт кончиками пальцев, рассматривала его третью часть, где мешкообразные человечки изображались в окружении цветов и злаков. Они шли к морю, спускались с гор, сидели и смотрели на небо, обильно украшенное созвездиями, говорили и размышляли, окруженные морской зыбью или искрами костра в ночи. Джек наблюдал за Бет и потому, как менялось выражение ее лица, мог понять, что представало ее взору.

Он снова вспомнил об ученом, которого упоминал Питер. Джек по-прежнему ощущал себя хранителем манускрипта. Только узкий круг посвященных знал о реликвии, и Джека вполне устраивало такое положение вещей, но ему требовалась помощь. Когда Бет принялась листать страницы, он встал.

Она подняла голову:

— Как ты думаешь, хоть кто-то из этих людей сумел разгадать смысл рукописей?

— Не уверен.

— Похоже, этот человек, монах, просидел над манускриптом немало времени. А ведь был весьма неглуп. Да и папу тоже не назовешь необразованным, хотя, кажется, он не слишком хорошо знал латынь.

— Зато у него наверняка имелись другие достоинства.

— Несомненно.

— А что, если он, как и тот монах, вплотную подошел к разгадке тайны манускрипта, но сердце не выдержало?

— Возможно, они вели какие-то записи. Если бы удалось их обнаружить, мы сэкономили бы уйму времени.

— Да, наверное.

— Если только открытие не захватило — или не испугало — их настолько, что они обо всем забыли.

Джек неуверенно кивнул, а Бет продолжала:

— Ведь бывает же так — идешь себе, идешь, и вдруг тебя охватывают самые жуткие предчувствия. Или ни с того ни с сего вспоминаешь нечто настолько ужасное, что сам не понимаешь, как вообще можно было об этом забыть.

— Но ведь бывает и наоборот?

— Иногда. Но чаще кажется, что именно от тебя зависит, чем это предчувствие обернется.