Книга Эдгар По. Сгоревшая жизнь. Биография - Питер Акройд

Итак, По в 1837 году был уволен. Тремя неделями позже Уайт написал в письме другу о том, что «Мессенджер» «выстоит, пережив тот урон, который нанес ему По своей деятельностью». Однако никакого «урона» не было и в помине. При По журнал привлек к себе больше внимания, чем когда-либо в последующем. При По тираж увеличился с семисот до трех тысяч пятисот экземпляров. Более того, именно тогда журнал напечатал некоторые из шедевров американской литературы. По уже в то время являлся крупнейшим американским прозаиком. Но лишь немногие из критиков это понимали.

До конца января По оставался в Ричмонде, продолжая досаждать Уайту. «Он постоянно клянчит у меня деньги, — писал Уайт. — А его писания надоели мне не меньше, чем он сам». В конце февраля По со своим небольшим семейством уехал в Нью-Йорк. Шесть лет назад он уже провел в этом городе несколько несчастливых месяцев, однако память о нищете и страданиях, которые он тогда претерпевал, не помешала ему вернуться. Так было предначертано. Знаменательны начальные строки «Сиопы, или Тишины»: «„Внемли мне“, — молвил Демон, возлагая мне руку на голову».[15]

Глава шестая

Редактор

Чета По и Мария Клемм сначала поселились в меблированных комнатах на Уэверли-плейс в Гринвич-вилледж, а потом, в 1837 году, в нескольких кварталах оттуда на Кармин-стрит. Их сосед по Уэверли-плейс описывал По как «одного из самых любезных, воспитанных и умных людей, с какими мне только приходилось встречаться» и добавлял, что «никогда не видел его хоть чуточку выпившим». И все же для По это было трудное время, особенно если учесть разразившийся весной финансовый кризис, сопровождаемый паникой. В этих безнадежных обстоятельствах По пытался найти журналистскую или репортерскую работу. Об успехах в этом не сохранилось никаких свидетельств. За год было напечатано лишь два рассказа По: «Фон Юнг — мистификатор» и «Сиопа». Выпуск «Повести о приключениях Артура Гордона Пима» в «Мессенджере» по прошествии двух лет прекратился. Непонятно, каким образом По и его семья сводили тогда концы с концами. Не исключено, что Мария Клемм сдавала комнаты внаем на Кармин-стрит. Судя по дошедшему до нас печатному изображению, дом был достаточно большой, чтобы вместить некоторое количество постояльцев, — однако другие источники дохода нам неизвестны.

Разразившийся кризис привел к голоду и множеству смертей. Сохранившиеся регистрационные записи указывают на то, что зимой 1837 года писатель приходил в бесплатную амбулаторию в Гринвич-вилледж, чтобы получить лекарство от сильнейшей простуды.

Так что неудивительно, что в начале 1838 года небольшое семейство вернулось в Филадельфию. У По была привычка чуть что отправляться в путь в поисках лучшей доли. Нигде он не чувствовал себя дома.

Филадельфия с ее пересекающимися под прямым углом улицами была похожа на шахматную доску, брошенную между реками Скулкил и Делавэр; это был один из самых старых и в то время самых больших городов в Соединенных Штатах. Город был шумным и постоянно расширялся. Но По все это не вдохновляло. Наверное, он чувствовал себя там песчинкой.

По и Мария Клемм вновь поселились в меблированных комнатах. Положение их, по всей вероятности, было отчаянным. Хозяин дома вспоминал, что «им в буквальном смысле было нечего есть» и «они неделями питались хлебом с черной патокой». Несколько недель спустя они перебрались в другой дом, а потом в конце года — в третий. Чем занимался тогда По и как жил он, неизвестно, единственное свидетельство — его письмо, в котором говорится о «несчастном существовании литературного поденщика», каким он стал, и его «разбитом сердце». По опять занялся журналистикой: писал очерки и рецензии на заказ. Он обратился к новому министру военно-морских сил с просьбой предоставить ему канцелярскую работу — «все, что угодно, на море или на суше», — но замысел провалился.

При этом писательскую деятельность По продолжал. Наверное, в Филадельфию он переехал в первую очередь потому, что город этот был тогда издательским центром, где выходили в свет такие журналы, как «Сэтердей ивнинг пост» и «Джентльменс мэгэзин». В Филадельфии выпускалось ежедневно семь утренних газет и две вечерних. Однако найти постоянную работу поначалу оказалось не так-то легко. Некоторую стабильность принес выпуск в свет «Повести о приключениях Артура Гордона Пима» отдельной книгой, осуществленный летом нью-йоркским издательским домом «Харперс». Насколько известно, сам По никогда не был в восторге от своего первого и последнего, как он называл это произведение, «романа». Два года спустя он заявил, что сочинил «глупейшую книгу». Вердикт кажется нам слишком суровым. На самом деле это до крайности неправдоподобная история, полное наименование которой «Повесть о невероятных приключениях и открытиях», обладает странным очарованием, сходным с тем, что излучала и сама личность По, его мрачная и беспокойная натура. Надо сказать, По многому научился у Дэниеля Дефо, также старавшегося соблюдать правдоподобие деталей, дабы вызвать доверие к самым диким своим фантазиям.

Первые главы рисуют нам Артура Гордона Пима замкнутым в тесном пространстве между палубами корабля. В этом описании отразилось смятение самого По, муки его духовной жизни. Его манили и в то же время страшили замкнутость и уединение; это явственно сквозит в напряженной болезненности его стихов. В следующих главах Артур Гордон Пим становится жертвой жестокого мятежа, терпит кораблекрушение, страдает от голода, его берут в плен каннибалы, в общем повествование приобретает пародийный оттенок. По — художник невероятного. Стоя на краю бездны, Пим не в силах удержаться, чтобы не заглянуть в нее: «Всю душу мою наполнило желание упасть — даже не желание, а непреодолимая жажда, влечение, страсть».[16]Это чистый По с его неодолимой потребностью в кошмарах. По стал крупнейшим из создателей англоязычной фантастики, потому что сумел коснуться самых потаенных и глубоко запрятанных в человеческой душе страхов. В финале поток тащит лодку Пима «в объятия водопада». Это один из центральных образов искусства По. А потом появляется некая фигура в саване, размерами превосходящая обычного человека, кожа у этого существа «изумительно белая, как снег». Пустынное и загадочное пространство тянет к себе По, но что это за пространство, По до конца не рассказывает.

Книга была оценена, что называется, «неоднозначно» и не стала финансово успешной. По оказался в таких стесненных обстоятельствах, что был вынужден согласиться на унизительные условия: авторизовать своей подписью уже издававшийся текст. «Первая книга конколога» Эдгара Аллана По есть не что иное, как сокращенная версия «Руководства конколога» Томаса Уайетта, который прибег к помощи По, отчаявшись уговорить первоначального своего издателя на сокращенный вариант. Ирония заключается в том, что именно этой книге, единственной из всех, вышедших под именем По, удалось выдержать два издания еще при жизни По.

В том же году По удалось опубликовать в «Америкэн мьюзеум оф литерачер энд артс» рассказ «Лигейя». Это история о метемпсихотическом[17]ужасе — поглощении души рассказчика душой его жены Лигейи, женщины колоссальной воли и учености. Рассказчика завораживают глаза жены, «черные и огромные». По признавался, что в основу рассказа легло собственное его сновидение, в котором его неотступно преследовал взгляд женщины. После смерти Лигейи рассказчик не может прийти в себя от «чувства полного одиночества», основного чувства, лейтмотива, если можно так выразиться, всего творчества По. Мучаясь от одиночества, рассказчик женится на англичанке, которую он не любит и не уважает. Отвращение к ней мужа подрывает здоровье англичанки, и после ее смерти в закутанном в саван трупе начинают проглядывать черты Лигейи. Тогда он громко кричит: «Это они — огромные, и черные, и пылающие глаза моей потерянной возлюбленной… леди… ЛЕДИ ЛИГЕЙИ!»[18]Мертвые не исчезают полностью — мысль о выходцах с того света кажется По утешительной. Позднее он писал: «„Лигейя“ — мой лучший рассказ». Думать так его заставляла уверенность в том, что здесь цель, которую он ставил перед собой, была достигнута в полной мере. По был расчетлив. Он никогда не забывал о цели и не давал сбить себя с толку, как бы странно и прихотливо ни развивался сюжет. Писатель очень точно и аккуратно выверял и подготавливал свои эффекты.