Книга Уйди скорей и не спеши обратно - Фред Варгас

— Дюкуэдик.

Жосс медленно поднял голову.

— Как вы сказали? — переспросил он.

— Дюкуэдик, — повторил Декамбре. — Так звали вашего учителя истории.

Жосс прищурился и наклонился вперед.

— Дюкуэдик, точно, — подтвердил он. — Ян Дюкуэдик. Слушайте, Декамбре, вы что, за мной шпионите? Что вам от меня надо? Вы из легавки? Да, Декамбре? Вы легавый? Значит, записки и комната это чушь! Вам просто надо втянуть меня в ваши грязные полицейские делишки!

— Вы что, Ле Герн, боитесь полиции?

— А вам-то что?

— Дело ваше. Только я не полицейский.

— Отговорки! Откуда вы знаете моего учителя?

— Это был мой отец.

Жосс застыл, облокотившись на стол и выпятив челюсть. Он был пьян и плохо соображал.

— Чушь, — наконец пробормотал он.

Декамбре сунул слегка трясущуюся руку во внутренний карман пиджака. Вынул бумажник, достал из него удостоверение личности и протянул бретонцу. Жосс долго изучал карточку, водя пальцем по фамилии, фотографии и месту рождения. Эрве Дюкуэдик, родился в Трегье, семьдесят лет.

Когда Жосс поднял голову, Декамбре приложил палец к губам. Тихо, мол. Жосс несколько раз кивнул. За этим что-то кроется. Это Жосс мог понять даже в стельку пьяный. Впрочем, в «Викинге» стоял такой гвалт, что можно было спокойно говорить, не боясь быть услышанным.

— Значит… Декамбре — это?.. — пробормотал он.

— Выдумки.

Ну, если так, браво. Браво, аристократ. Да он, оказывается, мастак. Жосс снова задумался.

— Так все-таки как, — сказал он, — аристократ вы или нет?

— Аристократ? — удивился Декамбре, убирая карточку. — Послушайте, Ле Герн, если бы я был аристократом, разве я портил бы себе глаза, плетя кружева.

— Бывают же бедные аристократы? — настаивал Жосс.

— Опять не угадали. Я просто бедный. Простой бретонец.

Жосс откинулся на спинку стула, растерянный, словно его мечта только что разбилась в пух и прах.

— Прошу вас, Ле Герн, — сказал Декамбре, — никому ни слова.

— А Лизбета?

— Даже она ничего не знает. Никто не должен этого знать.

— Почему же вы рассказали об этом мне?

— Дашь на дашь, — объяснил Декамбре, осушая очередной стакан. — С честным человеком нужно вести честную игру. Если теперь вы не захотите занять комнату, скажите прямо. Я пойму.

Жосс резко выпрямился.

— Так вы берете? — спросил Декамбре. — А то у меня есть желающие.

— Беру, — поспешно ответил Жосс.

— Тогда до завтра, — сказал Декамбре, вставая, — и спасибо за эти записки.

Жосс ухватил его за рукав:

— Декамбре, что такого в этих записках?

— В них какая-то тайна, грязь. Тут кроется опасность, я уверен. Как только мелькнет луч света, я вам расскажу.

— Как маяк, — мечтательно произнес Жосс, — луч света от маяка.

— Вот именно.

VIII

Добрая часть четверок уже была стерта с дверей трех указанных домов, особенно в Восемнадцатом округе, где, по словам жильцов, они появились уже неделю, а то и десять дней назад. Но это была акриловая краска хорошего качества, и на деревянных панелях еще виднелись черноватые следы. Зато в доме Маризы нетронутых рисунков было множество, и Адамберг велел их сфотографировать, пока не стерли. Четверки были старательно нарисованы от руки, без трафарета. При этом все они были одинаковы: высотой семьдесят сантиметров, ширина черты три сантиметра, все перевернуты, у всех широкая ножка и две маленькие палочки на конце.

— Отличная работа, не правда ли? — сказал Адамберг Данглару, который за все время их экспедиции не проронил ни слова. — Ловкий парень. Рисует одним мазком, не отрывая руки. Как китайский иероглиф.

— Бесспорно, — отозвался Данглар, усаживаясь в машину справа от комиссара. — Нарисовано мастерски, быстро. Рука у него набита.

Фотограф сунул аппаратуру на заднее сиденье, и Адамберг мягко тронулся с места.

— Это срочно? — спросил Бартено.

— Вовсе нет, — сказал Адамберг. — Принесете, когда сможете.

— Тогда через пару дней, — предложил фотограф. — Сегодня вечером мне надо сделать серию снимков для министерства.

— Кстати, о министерстве, не обязательно говорить им об этом. Будем считать это нашей маленькой прогулкой.

— Если у него такая точная рука, — проговорил Данглар, — тогда, вероятно, он художник.

— По-моему, на произведение искусства это не похоже.

— Но может, вместе они составляют одно целое. Предположим, парень изрисует сотню домов, и в конце концов о нем заговорят. Этакий феномен масштабности, художник атакует общественную собственность, так называемая мозговая атака. А через полгода имя автора будет у всех на устах.

— Да, — задумчиво проговорил Адамберг, — возможно, вы правы.

— Наверняка так оно и есть, — вмешался фотограф.

У Адамберга внезапно всплыла в памяти его фамилия: Братено. Нет. Бартено. Худой, рыжий, фотограф — Бартено. Прекрасно. Имя его он вряд ли запомнит, но тут уж ничего не поделаешь.

— У нас в Нантее был один парень, — продолжал Бартено, — который за неделю выкрасил сотню мусорных баков в красный цвет и сверху наставил черные точки. Как будто стая гигантских божьих коровок обрушилась на город, каждая висела на столбе, как на огромной ветке. Так вот, через месяц он получил работу на самой большой местной радиостанции. Сейчас по «Культуре» прогноз погоды передает.

Адамберг молча вел машину, спокойно маневрируя в шестичасовой пробке. Они медленно приближались к зданию уголовного розыска.

— Есть там одна любопытная деталь, — сказал он, останавливаясь на красный свет.

— Я заметил, — отозвался Данглар.

— Какая? — спросил Бартено.

— Этот тип рисовал не на всех дверях, — ответил Адамберг. — На всех, кроме одной. И так во всех трех домах. Расположение пропущенной двери каждый раз разное. В доме Маризы на седьмом этаже слева, на улице Пуле на четвертом этаже справа, на улице Коленкур на пятом этаже слева. Не похоже на мозговую атаку.

Данглар покусал губы.

— Может, это то самое несоответствие, которое делает творение произведением искусства, а не просто украшением, — предположил он. — Может, художник предлагает нам подумать, а не просто расписывает стены. Недостающая часть как замочная скважина, в незаконченности есть элемент случайности.

— Тщательно продуманной случайности, — поправил Адамберг.

— Художник и должен создавать такие случайности.