Книга Отпущение грехов - Михаил Серегин

Поначалу было мерзко. Тяжелый, сырой, пропахший тиной и дымом бушлат, казалось, отбирал последнее тепло. Но постепенно отец Василий притерпелся, бушлат прогрелся от дыхания, и ему удалось заснуть. Правда, ненадолго. И уже через три или четыре часа его снова начало колотить от холода, и спать категорически не получалось.

«Тяжко быть в бегах! – с горечью осознал отец Василий. – А Олюшка, наверное, блинчиков приготовила с маслицем…» Он обожал блинчики со сливочным маслом – прямо со сковородки, когда они еще обжигают руки, но в рот уже ничего, идут за милую душу. Хороша была и квашеная капустка. Сейчас, в этой холодрыге, мысли о холодной, прямо из подпола квашеной капустке заставляли вздрогнуть, но он знал, если к ней подать поджаренную на сале, еще шкворчащую картошечку да рюмашку хорошей водки, то очень даже ничего пойдет кисленькая квашеная капустка.

Рот наполнился слюной. Отец Василий вздохнул, попробовал разозлиться и встать, чтобы сделать энергичную зарядку и прямо сейчас тронуться в путь, но тут же застонал – нога буквально полыхнула болью.

«Черт! – подумал он. – Как же я дойду?» Но и сил вот так вот лежать в промозглой сырости уже не было. Он собрался с духом и, превозмогая боль, быстро и решительно выбрался наружу.

Воздух был морозным. По крупицам сохраняемое под влажным бушлатом тепло резко испарилось, и отец Василий понял, что ровным счетом ничего не выиграл. Было холодно, а стало еще холоднее. Он быстро надел бушлат, надеясь по ходу прогреть и просушить его собственным телом, и, постанывая, пошел вперед.

Небо на востоке уже розовело, и в зарослях вовсю стрекотали какие-то птицы, явно радуясь тому, что вот, еще четверть часа – и этот невыносимый дубак закончится. Отец Василий брел сквозь хрусткий камыш, изо всех сил оберегая ногу и старательно огибая мокрые места. Но получалось это не всегда. Здесь волжская весенняя вода выходила на пологий берег напрямую, порой начисто покрывая собой все, кроме редких, поросших тальником возвышений. И тогда он, плюнув на все, побрел напрямую, как есть, а хлюпанье сапог по воде и хруст камыша слились в одну монотонную, нескончаемую песню.

* * *

Когда он наконец увидел еду, солнце уже шпарило вовсю, а бушлат почти полностью просох. Еда стояла в миниатюрном заливчике, на мелководье, и слабо шевелила жабрами и плавниками. Отец Василий примерился. Рыбина была килограмма на два-два с половиной. Как она проделала долгий путь сквозь камышовые дебри, оставалось загадкой, да это и не было важным. Главное, деться ей из этой лужи было решительно некуда.

Священник потеребил в руках ружье и решительно отставил его в сторону, оперев на гибкий ивовый куст. Шуметь не стоило, да и дробовой заряд наверняка разнес бы нежнейшее мясо. Он осторожно снял и положил на те же ивовые ветки бушлат и приготовился.

Рыба стояла на том же месте.

На цыпочках, осторожно опуская в воду носки сапог, отец Василий сделал четыре шага и замер.

Она плавно повела хвостом.

Он сделал еще один шаг.

Она не возражала.

И тогда он бросился вперед, и в тот самый миг, когда его руки коснулись воды, рыба прыгнула ему навстречу и, обдав лицо веером брызг, исчезла.

Отец Василий вздохнул и начал поочередно выдергивать руки из холодного вязкого ила. Уплыть далеко она не могла. Некуда здесь было уплывать.

Успокоив дыхание и оглядевшись, отец Василий обнаружил злодейку на противоположной стороне лужи. Она стояла в той же самой позе и так же размеренно, можно сказать, равнодушно, прокачивала воду сквозь жабры.

История с поимкой повторялась еще восемь или десять раз. Священник вымок до нитки, случайно зацепил ружье и бушлат и сдернул их в грязную, взбаламученную воду и, наконец, просто замерз. И только каким-то шестым чувством осознав, что эту тварь надо брать не на упреждение, а просто дуром, внагляк, он смог ухватить ее за скользкую, гладкую чешую и, рыча от ненависти и голода, вытащил на берег.

Она действительно была красавицей, пусть и не такой, какой казалась в воде, но весьма и весьма аппетитной. Отец Василий огляделся, затем прислушался и, не обнаружив ничего подозрительного, кинулся шарить по карманам. Где-то здесь должна была валяться дешевая китайская зажигалка.

В карманах ничего не было.

Он еще раз обыскал каждый уголок одежды, прощупал подклад бушлата, но все было бесполезно. Зажигалка исчезла.

Он застонал и, обхватив голову руками, сел на бережку. Где-то он читал, что рыбу можно есть и сырой. Вроде бы это даже здоровее, но он так мечтал запечь ее на костре!

Где-то рядом кричали галки, суетились вездесущие наглые воробьи, а священник так и сидел, задумчиво уткнувшись лицом в ладони, пока до него наконец не дошло, что у него есть патроны, а значит, и порох! Он поднял голову, с энтузиазмом подтащил к себе ружье, и вдруг ему показалось… он повернул голову – рыбы на том месте, куда он ее положил, не было!

Отец Василий подскочил, начал соображать, как это двухкилограммовой рыбине удалось бесшумно проползти два с половиной метра к воде, и понял, что этого быть не может. И только внимательно обшарив берег взглядом, он обнаружил искомое. Большая черная ворона, вцепившись за жабры клювом, упираясь трехпалыми лапами в землю, как бурлак, изо всех сил тянула рыбину прочь, подальше, в надежное место. Рыбина вяло сопротивлялась.

– Ах ты, мерзавка! – возмутился священник.

Ворона искоса посмотрела на него круглым, невозмутимым глазом и утроила усилия.

– Лучше по-хорошему отдай! – засмеялся отец Василий и направился отнимать свою законную добычу.

Ворона встрепенулась и, возмущенно каркнув, отлетела в сторонку. Священник вздохнул, поднял рыбу и покачал головой. Он знал, что завтрак у него будет ого-го!

* * *

Решив развести костер где-нибудь подальше от берега и поближе к воде, он отправился вперед, подбирая подходящий мысок, но только метров через триста обнаружил то, что надо. Далеко-далеко тянулась широкая песчаная коса, поросшая редкими невысокими кустами и буквально заваленная дряхлым, но довольно сухим плавником.

Он повесил ружье на плечо и пошел, прихрамывая, вперед, подбирая по пути более-менее сухие ветки, пока не добрел до самого конца косы. И здесь буквально остолбенел. Прямо перед ним уютно расположился совершенно цивильный, в модерновом стиле исполненный то ли шалаш, то ли даже дом из тщательно переплетенного красной синтетической веревкой камыша. Он был настолько высококлассно построен, что у отца Василия даже промелькнула веселая мысль, а не планируют ли разместить на этой косе выставку достижений народных умельцев.

Он огляделся по сторонам. На темно-красных тальниковых ветках болтались на ветру маленькие цветастые ситцевые трусики и такая же миниатюрная маечка.

Священник прокашлялся, машинально поправил сползшие брюки и огладил бороду. «Грязный я, поди, как шахтер после смены!» – мелькнула досадливая мысль. И в следующий миг он получил такой удар по голове, что рухнул на песок, мигом забыв и про трусики, и про маечку, и про бороду.