Книга Закон О.М.а - Юрий Любаров

- Василий Данилович, мы же с вами взрослые люди. Это игра на публику. В преддверии будущей продажи миноритарные акционеры зашевелились, быдлу заплатили, чтобы постояли, покричали. Одни и те же рога торчат отовсюду. Торопятся… чувствуют, что настоящий покупатель где-то близко. Хотят шакалы оторвать кусок тёплого мяса, пока настоящий медведь не пришёл.

- Ладно, Сергей Гаврилович, - губернатор повернулся к Мамуту, - в четверг. После обеда.

- Раньше никак?

- Никак. В четверг озвучишь реальные условия.

Когда банкир вышел, Черняк вновь обернулся к окну. Справа открывалась красивая панорама Старой верфи. Поникшие портовые краны ржавели без движения уже два десятка лет. Завод, вокруг которого когда-то был построен большой город, умер окончательно и бесповоротно. Только сумасшедший может говорить о его возрождении. Губернатор был человеком разумным. Публичная политика требовала популистских речей о светлом будущем кораблестроения, но наедине с собой Василий Данилович Черняк был честен.

Николаев уже давно не столица корабельного края. Гигантские судостроительные мощности, которые двести лет подряд обслуживали агрессивные империи, никому сегодня не нужны. Инвесторы не изменят ситуации. Настоящие корабелы или разбежались по миру в поисках работы, или погрязли в болоте мелкой торговли. Город утратил самую главную мотивацию для иностранного капитала – дешёвую рабочую силу. Будут торги, не будет торгов – ситуацию с заводами это не поправит. Работать на них всё равно некому. Разве что массово завезти вьетнамцев или китайцев.

Внизу у пикетчиков началось непонятное шевеление. К мужчинам с флагами подошла тётка неопределённого возраста в грязном пуховике. Она что-то кричала, размахивая руками. Некоторое время её слушали. Затем с ящика поднялся здоровый детина, подошёл к ней и сильно ударил в лицо. Женщина свалилась на асфальт. Немолодая пикетчица помогла ей подняться. Пострадавшая, размазывая кровь на разбитом лице, медленно побрела с площади.

Где охрана?! Спят? Чёрт! Набегут газетчики и опять поднимут крик об избиении мирного пикета. Хотя, с чего это я нервничаю? Совсем плох стал, надо всё-таки кровь сдать… - Губернатор задёрнул штору.– Мало ли кто, кого, за что ударил. Может, это пролетарская любовь такая…

ПРОЛЕТАРСКАЯ ЛЮБОВЬ

Татьяна Седловицкая протрезвела от мужского удара. Языком облизала разбитые губы. Вкусовые присоски, обожжённые алкоголем, почувствовали солоноватую кровь.

Зря наехала на Володьку. После вчерашнего нельзя подходить к нему… надо было выждать пару дней. О-ох, вчера, вчера...

Седловицкая брела по Адмиральской улице в сторону Ингульского моста и пыталась собрать в голове мозаику под названием «вчерашний день».

Пришли в гости к куме, у которой раз в полгода праздник. Муж – загранщик-моторист, вернулся из рейса. Значит, вся родня будет неделю расслабляться. Это нерушимая традиция, поэтому народ заранее готовится: берёт отпуска, покупает больничные, забрасывает бизнес и бухает целую неделю без просыпу. Вчера был последний день – самый убойный. Зачем она при всех обозвала Володьку импотентом? Зачем болтала про ветвистые рога? Вот дура! Это ж надо такое придумать: «На твои отростки можно развесить шляпы со всей деревни».

Получила в харч... Суки, никто не заступился, не оттащил урода… Надо опохмелиться. Денег нет. Володька бабло за флаги получит только вечером. А может, уже получил? Нужно попробовать ещё раз…

Вернулась на площадь. Обошла пикетчиков стороной и присела на парапет фонтана. Бассейн был пуст, но в сливном приямке блестела небольшая тёмная лужа. Седловицкая достала из кармана маленькое зеркальце. Зачерпнула мутной воды, отёрла с подбородка кровь. В горле першило. Она прокашлялась и двинулась к палаткам.

- Вова, вон опять твоя бикса шкандыбает, не трогай её. Хватит ей одного раза. Бугор тошнить будет…

Здоровый детина с транспарантом обернулся и сплюнул.

- Лярва, за бабками на бухло тащится. Щас я ей в ухо накапаю, подержи-ка…

- Вован, не метушись, – пожилой пикетчик удержал мордоворота за локоть. - Вон уже журналюги понаехали, камеры расчехляют. Тебя ж предупредили, чтобы без шума. Потерпи два часа, после разберёшься… Бабки получим – хоть убей её потом...

- Мальчики, мужчины, нет чего-нибудь попить? – Седловицкая предусмотрительно остановилась в трёх шагах от палаток.

- Тебе шампанского или виски? – глумливо осведомился прыщавый подросток с флагом. - А может, конины с лимоном? Мужики, - пацан прищурился и посмотрел на подельников, - а пусть она в камеру покричит: «Черняка на свалку!», «Долой губернатора-коррупционера!». Пусть поработает горлом, я бригадиру скажу, он ей премиальные выпишет на поправку.

- Ша! Закрой пасть, штымп! Звякало выдерну, – здоровяк повернулся к подруге. – Иди сюда. Не боись, не трону, – порылся в карманах, протянул двадцать гривен. – Бахни сотку и топай в деревню. Вечером разберёмся…

- Володя, - Седловицкая проворно спрятала купюру в карман, - приходи поскорее. Я ужин сготовлю, посидим как люди. Душевно…

- Брысь, я сказал! Мотай отсюда!

- Приходи скорее, Володя…

В древней бодеге на углу Потемкинской и Московской она взяла сто граммов и стакан «Дюшеса». Бармен на глаз плеснул в пластиковый стаканчик дешёвой водки. Спиртное легло на старые дрожжи, и мир стал добрее. Седловицкая огляделась по сторонам. В кафешке людей было не много. Никто на неё не обращал внимания.

Кому нужна подряпанная красотка с фингалом под глазом? Только Володьке и нужна. Я ему посылала письма в зону, я его пригрела на воле… я…

Два парня присели за соседний столик. Официантка принесла им салат, варёных сосисок, чекушку водки и два стакана с томатным соком.Красиво живёт молодняк. Седловицкой захотелось курить. У парней на столе призывно белела пачка «Парламента».

- Пацаны, угостите даму покурить, – протянула руку и улыбнулась щербатым ртом.

- Девчонкам вредно, – парень в кожаной куртке обернулся и посмотрел на неё. – От дыма цвет лица портится… верно, Максим?

- Куда там уже портить! – откликнулся второй. - Всё испорчено до нас…

- Пацаны, не жлобитесь, я вам в матери гожусь...

- Мамаша, сиди спокойно, пока есть на чём сидеть, – тихо буркнул тот, которого назвали Максимом.

- Тьфу, - сплюнула в сердцах, - пи…сы, жлобы николаевские!.. За соседними столами народ затих и прислушался.

- Пошла ты… - Чтоб дети на старости вам так отвечали! Уроды!

Парень в кожаной куртке поднялся, взял её за локоть и легко вытолкнул из бара на улицу. Седловицкая опешила, прошла несколько шагов и какое-то время изумлённо оглядывалась по сторонам. Внезапно накатило раздражение. Тёмная безысходность, накопленная за три дня, требовала немедленного выхода.