Книга Спасатель. Серые волки - Андрей Воронин

Миром правит случай. Те, кого он по собственной прихоти наделяет полномочиями своих наместников, наивно полагают, что держат бразды правления, но на деле они управляют развитием событий примерно так же, как пятилетний малыш управляет движением машинки на карусели, вертя игрушечный руль и делая губами: «др-р-р-р!». Что же до людей, далеких от верхушки социальной пирамиды, то они вообще ничем не управляют, и менее всего – собственной судьбой. Жизнь вертит их, как щепки в водовороте, несет, куда ей заблагорассудится, и иногда выносит в места, где им вовсе не следовало оказываться. Человек случайно попадает не в то место и не в то время, видит то, чего не должен был видеть, и делает из увиденного неправильные выводы, принимая самое большое в своей жизни невезение за великую, невиданную удачу. Основываясь на этой заведомо ложной предпосылке, он начинает действовать, и с этого мгновения никакой случайностью в его судьбе уже не пахнет: в силу вступает беспощадный закон паучьей сети, в которую неосмотрительно влетел легкомысленный мотылек. Производимые его барахтаньем колебания достигают центра паутины, и в результате бедняга имеет то, что имеет: перекресток, красный свет и остановившийся рядом броский, сверкающий хромированными деталями «чоппер», не вызывающий у него ничего, кроме вялого мимолетного любопытства.

Кошевой снял с руля левую руку и запустил ее за лацкан своей мотоциклетной кожанки. В боку куртки имелось круглое, обведенное колечком блестящего металла отверстие, которое со стороны можно было принять за вентиляционное – правда, непривычно большое. Сейчас оттуда высунулся кончик какого-то тускло-черного цилиндрического предмета, в торце которого тоже имелось отверстие. На глаз диаметр его составлял что-то около сантиметра; если быть точным, он равнялся девяти миллиметрам.

Демонстрируя упомянутое выше любопытство, водитель вишневой «субару» повернул голову и посмотрел на Кошевого и его мотоцикл сквозь темные стекла фанфаронских, на пол-лица, солнцезащитных очков в широкой пластмассовой оправе. На голове у него сидела ярко-красная бейсбольная кепка с броской белой надписью по-английски: «Поцелуй меня в зад»; физиономию, в натуре оказавшуюся еще более отвратной, чем на предъявленной курьером фотографии, обрамляли любовно ухоженные рыжеватые бакенбарды – деталь, неизменно производившая на Кошевого самое отталкивающее впечатление. Впрочем, окажись данный конкретный субъект писаным красавцем, звездой телеэкрана или даже живым классиком отечественной культуры, это бы ровным счетом ничего не изменило. Дмитрий Кошевой действительно был общителен и любил заводить новые знакомства, но это вовсе не означало, что он любит людей как таковых. Его общительность имела с человеколюбием столько же общего, сколько полученный когда-то диплом филолога – с его настоящей профессией, суть которой сводилась к посильному сокращению обитающей на планете Земля популяции homo sapiens. Эта работа однажды нашла его сама, но Кошевой ее любил (в отличие от человечества) и искренне считал полезной.

Кроме того, он был профессионал и принял заказ, что автоматически лишало его возможности переменить решение – так же как ее лишен человек, шагнувший в пустоту с края крыши.

Взгляд человека в бейсболке с хамской надписью скользнул по мотоциклу и естественным путем перекинулся на колоритную фигуру байкера – высокие ботинки со шнуровкой до середины голени и окованными носами, отягощенную множеством «молний» и заклепок куртку с бахромой на рукавах и пришпиленным к плечу лисьим хвостом, рассыпавшуюся по спине гриву тронутых сединой волос, шлем, смахивающий на каску немецко-фашистского оккупанта, очки-консервы и так далее… Глаз его Кошевой не видел за солнцезащитными очками а-ля Элвис Пресли, но четко засек момент, когда обладатель рыжеватых бакенбард увидел торчащий из дыры в поле куртки глушитель. Дав этому козлу секунду на осознание того факта, что минуту назад он уехал не только из Останкино, но и из жизни, владелец модного стрелкового клуба «В. Телль & Сыновья» спустил курок.

Пистолет почти неслышно хлопнул, коротко толкнувшись в ладонь, горячая гильза беззвучно упала во внутренний карман кожанки. Все произошло совершенно незаметно для окружающих. Водитель «субару» откинулся на спинку сиденья, уронив на плечо простреленную голову; на светофоре сменился сигнал, Кошевой оттолкнулся ногой от асфальта и повернул рукоятку газа. Проезжая перекресток, он услышал за спиной раздраженное нытье сигналов: водители машин, остановившихся у светофора за вишневой «субару», негодовали на раззяву, проспавшего зеленый.

Оставив позади нарождающуюся прямо на глазах пробку, снайпер с высшим филологическим образованием поддал газу и направился домой, в клуб. По дороге он сделал короткую остановку на мосту.

– Только друг в друга не стреляйте, – сказал он, обращаясь к рыбам и глядя на расходящиеся по воде круги. – Вас и так раз-два и обчелся. Тренируйтесь лучше на рыбаках.

4

– Глист…

– Мне не нравится это слово!

Это прозвучало достаточно резко, чтобы даже самый толстокожий собеседник вник в суть претензии и внял прозвучавшему пожеланию держать себя в рамках пристойности. Для Андрея Липского это заявление также послужило свидетельством владеющего Мартой дурного настроения и ее принципиального нежелания с оным бороться. Держать себя в руках она, известный столичный адвокат, умела превосходно и, если давала волю эмоциям, наверняка делала это намеренно – надо понимать, в расчете на то, что Андрей, убоявшись ее гнева, быстренько замнет скользкую тему.

За годы супружества Андрей успел изучить ее гнев во всех проявлениях и действительно его побаивался – впрочем, не настолько, чтобы отклониться от избранного курса. Жизнь представляет собой бесконечную череду выборов, и выбирать сплошь и рядом приходится не большее из двух благ, а меньшее из целого вороха зол. Кроме того, они находились в людном месте, а это позволяло надеяться, что до крайних проявлений гнева наподобие битья посуды и порчи эпителия дело на этот раз не дойдет.

– Скопцов, – послушно поправился он. – Или, если хочешь, Соколов-Никольский.

– Это слишком длинно и вычурно, – объявила Марта. – И вообще, я не желаю ничего слышать об этом слизняке.

– О покойнике либо хорошо, либо ничего, – напомнил Андрей.

– Скажи это историкам, – хладнокровно парировала Марта. – А еще лучше – себе. Ты ведь тоже пропахал довольно глубокую борозду на ниве описания преступлений сталинских палачей. Заметь, покойных. Да и не только их. Вспомни хотя бы серию опусов о золоте партии!

– Истина выше традиций и предрассудков, – предпринял слабую попытку сопротивления Липский.

– Вот то-то и оно, – спокойно добила его Марта. – А истина проста и известна нам обоим: он был слизняк. И умер, как слизняк: заполз, куда не следовало, вот его и растоптали. По крайней мере, я так предполагаю. Да нет, я в этом уверена! Потому что он шел к этому всю свою сознательную жизнь. Нельзя умереть своей смертью, постоянно из принципа перебегая Новый Арбат на красный свет… Не понимаю, зачем тебе понадобилось говорить о нем за столом. Ты что, без денег? Не пытайся сэкономить таким путем, лучше скажи прямо, я расплачусь сама…